Морозовы. Династия меценатов - Лира Муховицкая

Однако вскоре иконы из собрания Морозова были поделены между Историческим музеем и Третьяковской галереей, коллекцию гравюр перевезли в Графический кабинет Музея изящных искусств, серебро и миниатюры попали в Оружейную палату Московского Кремля, остальные предметы и книги – в различные музеи. После реорганизации музей получил название «Музей фарфора. Отделение центрального декоративного музея».

В 1932 году собрание переехало в Кусково. С момента образования в особняке Алексея Викуловича Музея-выставки русской художественной старины размещавшаяся там коллекция стекла и фарфора стала пополняться за счет поступления из так называемых пролетарских музеев и из хранилища Государственного музейного фонда, в которых находились экспроприированные ценности из крупных частных коллекций. Сейчас в Кусково находится 2,5 тысячи единиц стекла, из них 1200 русского, а «морозовский» фарфор «растворился» в общем семитысячном фонде.

МИХАИЛ, ИВАН И АРСЕНИЙ МОРОЗОВЫ Михаил, Иван и Арсений Морозовы – сыновья Абрама Абрамовича Морозова и знаменитой предпринимательницы и благотворительницы Варвары Алексеевны Морозовой, наследники текстильной империи Морозовых.

Их судьбы сложились по-разному, но каждый из них, безусловно, оставил свой след в истории рода.

Старший брат МИХАИЛ АБРАМОВИЧ МОРОЗОВ – главный оппонент и критик своей матери-благотворительницы Варвары Алексеевны. Он блестяще закончил историко-филологический факультет Московского университета, даже пробовал себя в роли университетского преподавателя, очень неплохо рисовал, сочинил и опубликовал роман, занимался историческими исследованиями и писал публицистические эссе. В 1895 году он был назначен директором правления Товарищества Тверской мануфактуры бумажных изделий, но коммерческие дела и семейный бизнес его интересовали мало. Как подметила газета «Московский листок», «крупным промышленным и коммерческим деятелем он был, так сказать, лишь по праздникам, никогда не увлекался этой стороной своей деятельности; он горел искусством».

«У нас в Москве среди купечества дети хуже своих отцов, – писал Михаил Абрамович, имея в виду поколение своей матери, образованной предпринимательницы, которая пыталась заставить его заниматься семейным бизнесом. – „Отцы“, которых изображал Островский, были безграмотны и носили длинные бороды, но они все-таки понимали, что есть профессии более высокие, чем маклерство „по хлопку и чаю“, что счастье состоит не только в том, чтобы фабрика приносила трехмиллионный дивиденд и Христофор из „Стрельны“ кланялся бы до пояса, а цыгане сами собой пели бы здравницу».

Придерживаясь весьма консервативных взглядов, Михаил Морозов не разделял стремлений своей матери, владелицы Тверских мануфактур, к дальнейшему улучшению быта фабричных рабочих. Напротив, «заигрывание с народом», по мнению Михаила Абрамовича, лишь вредило делу. А причины материнской филантропии он видел в ее общении с представителями либеральных кругов и влиянии на Варвару Алексеевну ее гражданского мужа, редактора «Русских ведомостей» В. М. Соболевского.

Желая отгородиться от купеческой среды, Михаил Абрамович принял традиционное православие, стал старостой Успенского собора Московского Кремля, собирал материалы по его истории и даже частично финансировал реставрационные работы. Михаил Морозов был весьма заметным общественным деятелем: он неоднократно избирался гласным Московской городской думы, был почетным мировым судьей, председателем Московского купеческого собрания (1897), членом-учредителем Комитета по устройству Музея изящных искусств имени императора Александра III (ныне ГМИИ им. Пушкина).

Мать Михаила Абрамовича отказала в финансовой помощи создателю музея И. В. Цветаеву, потому что считала собирание произведений искусства бесполезным для народа занятием и тратить деньги на «баловство» не собиралась. Варвара Алексеевна предпочитала «учить и лечить», в то время как Михаил Абрамович ценил прекрасное. В Москве он был известен под прозванием Джентльмен. Публиковал свои работы под псевдонимом М. Юрьев. Не моргнув глазом, в одну ночь в Английском клубе проиграл табачному фабриканту и балетоману М. Н. Бостанжогло более миллиона рублей.

В пику практичной фабрикантше Варваре Алексеевне ее сын занялся меценатством и коллекционированием, активно помогал Музею изящных искусств, в котором на его средства был создан античный зал Венеры Милосской и Лаокоона.

Увлекшись коллекционированием, Михаил Абрамович вдоль и поперек объездил Европу, побывал в Африке. В своих письмах он очень ярко, с присущей ему во всем оригинальностью, описывал природу и быт многих городов и курортных мест, охотно покупал полотна русских художников и французскую живопись. В начале 1900-х годов его коллекция включала 83 произведения русской и западноевропейской живописи, 10 скульптур и свыше 60 икон. Наиболее значимая часть коллекции – французская живопись – была представлена работами Э. Дега, М. Дени, К. Коро, Э. Мане, К. Моне, О. Ренуара, П. Сезанна, А. Тулуз-Лотрека. Он первым из российских коллекционеров оценил творчество П. Гогена, В. ван Гога, П. Боннара, познакомил с работами этих мастеров московских любителей живописи, привлек к ним внимание других известных коллекционеров – своего брата И. А. Морозова и С. И. Щукина. В собрании Михаила Абрамовича была египетская мумия в деревянном раскрашенном саркофаге (приобретена в Каире в 1894 году), которую в 1896 году он передал в дар Румянцевскому музею.

«Михаил Абрамович Морозов вообще был чрезвычайно характерной фигурой, – писал в своих воспоминаниях С. П. Дягилев, – в его облике было что-то своеобразное и неотделимое от Москвы, он был очень яркой частицей ее быта, чуть-чуть экстравагантной, стихийной, но выразительной и заметной».

Со своей молодой женой и детьми Михаил Абрамович жил в собственном особняке с античными колоннами в Глазовском переулке, недалеко от Смоленского бульвара. Здесь во всем, как и в характере хозяина, чувствовалось смешение нового и старины: чего стоят собственная электростанция при усадьбе и толстый, бородатый кучер в русском кафтане на тройке перед крыльцом. Старообрядческие иконы, развешанные на стенах особняка, соседствовали с полотнами Поля Гогена и Клода Моне, лучшие французские вина стояли на одном столе с необъятных размеров русским самоваром.

В зимнем саду его особняка была собрана не самая большая, но, пожалуй, одна из самых интересных в России коллекций картин. Подлинный ценитель искусства, Михаил Абрамович сразу же разглядел выдающийся талант недавно умершего Гогена и купил в Париже четыре его картины. Знаменитый художник Константин Коровин, дававший Морозову уроки рисования, вспоминал о «смотринах» произведений одного из главных представителей постимпрессионизма:

«Привез Михаил Абрамович картины в Москву. Обед закатил. Чуть не все именитое купечество созвал.

Картины Гогена висят на стене в столовой. Хозяин, сияя, показывает их гостям, объясняет: вот, мол, художник какой, для искусства уехал на край света. Кругом огнедышащие горы, народ гольем ходит… Жара…

– Это вам не березы!.. Люди там – как бронза.

– Что ж, – заметил один из гостей, – смотреть, конечно, чудно. Но на нашу березу тоже обижаться грех. Чем же березовая настойка у нас плоха? Скажу правду, после таких картин как кого, а меня на березовую тянет.