Месс-менд. Части I и II. - Мариэтта Сергеевна Шагинян

— Итак, виконт, мы выиграли два козыря. Один из крупнейших капиталов в мире волею завещателя переходит к нам в руки, и величайший заводчик Америки, Кресслинг, становится членом нашего союза. Этим нельзя пренебрегать.

— Не забудьте, принц, что союз с буржуазией всегда опасен, — улыбаясь, ответил Монморанси, — рано или поздно она потребует компенсации.

— И мы дадим ее. Мы дадим молодому Рокфеллеру титул барона, а Кресслингу дворянский герб и частицу «фон». Я полагаю, этого достаточно. И мы не будем иметь никаких расходов, кроме разве накладных.

В дверь постучали. Лакей принес на подносе карточку русского вельможи, князя Феофана Ивановича Оболонкина. Князь жил уже третий год в Нью-Йорке, занимая комнату №40 во втором этаже, и все счета, получаемые им, посылал главе русского правительства в Париже, содержавшему своих придворных и дипломатических представителей. Злые языки, впрочем, уверяли, что в Берлине, Риме, Мадриде и Лондоне также имеются правящие династии русского престола и что дипломатический корпус имеет тенденцию к постоянному приросту населения, но это уже относится к области статистики, а не беллетристики.

Гогенлоэ посмотрел на карточку и утвердительно кивнул лакею. Через несколько минут дверь снова отворилась, и на этот раз в комнату влез боком крошечный старикашка с моноклем в глазу, красным носом и дрожащими ножками, сильно подагрическими в суставах.

— Мое почтение, принц; добрый вечер, виконт. Поздравляю с приездом. Очень, очень рад. Газеты, знаете ли, стали какими-то неразборчивыми. Перепутали день тезоименитства его величества, самодержца всея Тульской губернии, Маврикия Иоанновича, со спасением на суше и на водах генерала Врангеля, и я из-за этого должен был опоздать к вам: с самого утра принимаю депутации.

— Как? — рассеянно переспросил Гогенлоэ. — Маурикий? А, да, да, Тульская губерния. Это претендент группы народных сепаратистов, известной под именем «Россия и самовар». Знаю, знаю, садитесь, князь, вы ничуть не опоздали. Мы поджидаем еще кое-кого!

— Кстати, — промямлил виконт, — милейший Оболонкин, ваш сосед, перед отъездом не дал вам никаких поручений?

— Вы говорите о синьоре Грегорио Чиче? Нет, он только сообщил, что непременно появится в нужную минуту. — С этими словами Феофан Иванович потянулся к столику, где у принца лежали гаванские сигары.

— Странный человек этот Чиче, — понизив голос, заговорил виконт, — уезжает и возвращается, как волшебник, ни разу не пропустив важной минуты. Никому не отдает отчета, вертит комитетом и каждым из нас как хочет, мы знаем только одно, что без него ничего не выйдет.

— Он великий организатор, — заметил принц, — не забудьте его происхождения, ведь он из Корсики.

— Да-с, крепкий человек. Насчет дамского пола, можете быть уверены, — я слежу — крепость необычайная и полнейший нейтралитет, — вмешался князь, — не то, что банкир Вестингауз. Этот в ваше отсутствие … вы прямо-таки не отгадаете!

— Чем отличился Вестингауз? — лениво спросил виконт.

Но Феофану Ивановичу не суждено было высказаться. Дверь снова раскрылась, впустив на этот раз в комнату доктора Лепсиуса.

Здесь читатель, во избежание обременительных церемоний, сам может вставить «здравствуйте», «как поживаете» и прочие фразы, служащие обычным словарем между цивилизованными людьми. Я пропускаю все это и начну с того, как доктор Лепсиус, согласно своей профессии, стал орудовать своими инструментами.

Каждый доктор должен иметь: трубочку, рецептную книжку, часы, щипчики для нажима на язык и — желательно — электрический фонарик с головным обручем. Все это у Лепсиуса имелось. Все это он извлек и приступил к делу.

— Давненько я вас не слушал, ваше высочество, — бормотал Лепсиус, — пульс хорош, так, так. Цвет лица мне не нравится, шея тоже. А скажите, пожалуйста, как обстоит с теми симптомами, которые удручали вас в прошлом году?

— Вы говорите о позвоночнике? Да, они не утихают, доктор. Я бы хотел, чтобы вы ими занялись.

— Позвоночник, черт его побери! — вмешался де Монморанси. — Вот уж с месяц, как меня изводит эта беспричинная хромота, почему-то вызывающая боль в позвоночнике. Посмотрите и меня, Лепсиус.

Глазки доктора под круглыми очками запрыгали, как фосфорические огоньки. Все три ступеньки, ведущие к носу, сжались взволнованным комочком. Он вскочил, впопыхах рассыпав инструменты:

— Я должен осмотреть вас. Необходимо раздеться. Выйдемте в соседнюю комнату.

— Вот таков он всегда, — со вздохом сказал принц, когда виконт и Лепсиус скрылись за дверью, — чуть дело коснется позвоночника или, точнее, седалищного нерва, наш доктор на себя не похож, — волнуется, мечется, раздевает больного и прелюбопытно его осматривает. Когда нет причин для осмотра, он их выдумывает из головы. Я видел трех знатных бельгийцев, которых он ухитрился осмотреть ни с того ни с сего, под предлогом какой-то болезни…

Между тем в соседней комнате виконт де Монморанси лениво предоставил доктору Лепсиусу изучать его обнаженную спину. Толстяк был совершенно вне себя. Он пыхтел, прыгал, как кролик вокруг больного, бормотал что-то по-латыни и, наконец, весь замер в созерцании.

Куда он смотрит? Он смотрит на позвоночник молодого француза, изящно пересекающий его белое с голубыми жилками тело. Все как будто в порядке, но предательская лупа в дрожащей руке Лепсиуса указывает на маленькое, с булавочную головку пятнышко, ощущаемое как небольшая выпуклость.

— Вот оно, вот оно, — забывшись, шепчет Лепсиус с выражением восторга и ужаса на лице. И внезапно задает виконту нелепый вопрос, не удивляющий француза только потому, что его лень сильнее, чем все остальные способности.

— Вы очень знатного происхождения, виконт?

— В моем гербе есть лилия Бурбонов и петух Плантагенетов, доктор, — вяло отвечает француз.

— Прекрасно, прекрасно, одевайтесь, мы вам пропишем великолепные капли.

Между тем к принцу опять постучали. То был высокий, седой англичанин, пропитанный крепчайшим запахом табака.

— Лорд Хардстон?

— Он самый.

Сердечные рукопожатия. Опять «здравствуйте», «как поживаете» и пр., и пр. Но лорд Хардстон не расположен тратить время. Он оглядывается вокруг, смотрит на часы и отрывисто говорит:

— Я только что видел Чиче. Он приказывает нам немедленно открыть заседание под его председательством.

— Позвольте, но Чиче нет здесь.

— Это все равно, его председательство незримо. Дорогой принц, отпустите, пожалуйста, этого толстяка, он, кажется, доктор?

— Доктор Лепсиус.

— А, так это знаменитый Лепсиус! Рад познакомиться. Однако время не терпит. Объявляю заседание открытым от имени председателя. Прошу всех посторонних удалиться!

Лепсиус никогда не мог дождаться гонорара от постояльцев «Патрицианы». Тем не менее он уходил от них