Николай Чуковский. Избранные произведения. Том 1 - Николай Корнеевич Чуковский

Марья Сергеевна выпрямилась, поправляя упавшие на лоб волосы, а Анна Степановна вскрикнула и сразу заговорила.

Как всегда, речь ее не имела ни начала, ни конца, а начиналась прямо с середины. Разговаривать с Анной Степановной, как с другими людьми, то есть спрашивать и отвечать, было невозможно. Ее приходилось только слушать. С утра до вечера Анна Степановна таскала свое маленькое, ссохшееся семидесятичетырехлетнее тело по всем дворам и лестницам, гонимая бескорыстным любопытством к миру, все видела, все слышала и, когда принималась говорить, разом выкладывала все свои познания в первозданном беспорядке, нисколько не заботясь о том, чтобы их рассортировать. Она очень обрадовалась появлению Марьи Сергеевны и, свесив свои тяжелые, словно вырезанные из темного дуба, руки, глядя лишенными ресниц, выцветшими добрыми глазами, стала рассказывать все, чем наполнилась ее душа за последние сутки.

Конечно, все это касалось главным образом бомбежек, потому что вчера ночью бомбили, и вчера днем бомбили, и третьего дня бомбили. Убило Александрова, дамского парикмахера из дома № 9, потому что он не выбежал на улицу. В доме № 9 все, кто выбежал на улицу, живы, их лишь опрокинуло, а все, кто остался в квартирах, убиты. Одного только выбежавшего водопроводчика зарезало стеклом. Один жилец выбежал на улицу, а жена и дети дома остались. Как только бомба грохнула, он назад кинулся, в кирпичи, в мусор. Искал, искал, ничего не нашел. А из вещей его остались только калоши, совсем новые, блестят. Он надел калоши, хотя было совсем сухо, и пошел, даже не кричит, голос отнялся, и все на него смотрят…

Марья Сергеевна осторожно, но настойчиво сворачивала ее речь в сторону: ей хотелось узнать, когда и куда уехала школа. Наученная долголетним опытом, она терпеливо выжидала, когда Анна Степановна остановится, чтобы передохнуть, и тогда поспешно вставляла слова. И мало-помалу в сбивчивых рассказах Анны Степановны появились упоминания о школе. Оказывается, она долго была уверена, что школа уже уехала и что Марья Сергеевна уехала вместе со всеми, а потом ей вдруг сказали, что отъезд школы отложен, а Марья Сергеевна на оборонных работах. Она не могла себе простить, что чего-то не знала, и убивалась, вспоминая о своем временном заблуждении. А школа уехала около двадцатого августа в сторону Вологды, а там дальше видно будет, пока ничего не известно. Школе очень повезло, она проскочила последней, а с тех пор никто уже больше не уезжал и не приезжал…

— Как — никто больше не уезжал? — спросила Марья Сергеевна. — Не может этого быть!

Но Анна Степановна знала это наверняка и стала подробно рассказывать о людях, которые вот уже третью неделю живут в эшелонах за Московским вокзалом. Там видимо-невидимо вагонов, и вагоны полны людей, и люди обжились — готовят, стирают, — все ждут отправки и все не едут. И многим уже надоело ждать, и они расходятся по домам…

— Когда же их отправят? — спросила Марья Сергеевна.

— Когда прорвут кольцо, — сказала Анна Степановна и многозначительно посмотрела на Марью Сергеевну.

Марья Сергеевна собственными глазами видела, что с юга-запада немцы подошли к городу почти вплотную. Но что город окружен со всех сторон — такой ужасной возможности она не допускала. Правда, там, на земляных работах, одна женщина говорила, что все железные дороги перерезаны и город превратился в ловушку; но слова этой женщины были встречены с такой дружной неприязнью, что она сразу замолчала, и Марья Сергеевна ей не поверила.

— Ах, что вы говорите, Анна Степановна! Я завтра утром уеду в Валдай!

При мысли, что между нею и ее детьми может существовать непреодолимая преграда, она приходила в отчаяние, которое было сильнее ее и с которым она не могла справиться. Но Анна Степановна твердо стояла на своем.

— Не поедете, Марья Сергеевна, ох нет, не поедете! — повторила она раз двадцать.

При этом она ссылалась на такое великое множество случаев, упоминала такое безмерное множество имен-отчеств с указанием профессий, возрастов, семейных отношений, что слова ее приобретали убедительность, поколебать которую было невозможно. И Марья Сергеевна почувствовала такую слабость, что не могла больше стоять и села на край кровати.

— А зачем вам в Валдай, Марья Сергеевна? — спросила Анна Степановна внезапно.

Марья Сергеевна вдруг возмутилась. Старуха десять лет прожила рядом, в каждую кастрюльку заглядывала, а ничего не поняла, истукан деревянный!

— Вы что, не знаете, что у меня в Валдае дети?

Тут только догадка осенила Анну Степановну. Глаза ее блеснули предчувствием радости, и, задохнувшись, она сказала:

— А ведь Ириночка с Сережей здесь…

— Где?

Марья Сергеевна вскочила.

— На Басковом. У Торкуновых.

Хватая себя за голову восковой рукою, Анна Степановна сокрушалась, как это она, дура, сразу не додумалась, что Марья Сергеевна не знает, что ее дети давным-давно привезены. А она-то все дивилась, зачем Марье Сергеевне в Валдай… Да ведь детей привезли в тот самый день, когда уехала школа. Лагерь очень бомбили, и оставаться в Валдае они не могли. Их привезли сюда, чтобы сразу же везти дальше, да вот приехать-то приехали, а уехать не успели. Детей развели по домам, но Марья Сергеевна была на оборонных работах, и Ириночку с Сережей взяла к себе Торкунова.

Фамилию эту, которую, по мнению Анны Степановны, должны были, конечно, знать все, Марья Сергеевна слышала впервые. Она стояла перед Анной Степановной, повторяя:

— Где, где они? Идемте… да идемте же!..

И все порывалась выскочить за дверь как была, босиком. Но Анна Степановна заставила ее обуться. Анна Степановна и сама очень торопилась, торжествуя, что ей удалось стать участницей таких счастливых событий и что она как бы держит радость Марьи Сергеевны в своих руках. Пока Марья Сергеевна лихорадочно натягивала чулки, она объяснила, что живут Торкуновы совсем близко, в Басковом переулке, что сам Торкунов на фронте, а дочка их Люся одних лет с Ириночкой и, когда лагерь вернулся, Торкунова взяла Ириночку с Сережей к себе.

Они выскочили из квартиры и побежали по лестнице — впереди Анна Степановна, быстрая и маленькая, как мышь, за ней Марья Сергеевна. Внизу уже вечерело, и синева окутывала дома, но небо еще сияло, и белые следы самолетов были озарены солнцем. Ни на что не глядя и ничего не замечая, Марья Сергеевна бежала вслед за Анной Степановной до самого Баскова переулка. Какая-то лестница, какая-то дверь. Они постучали. Им отворила высокая незнакомая женщина и довольно строго оглядела Марью Сергеевну. Марья Сергеевна ничего не стала ни спрашивать, ни объяснять: за спиной женщины в глубине комнаты увидела она Сережу, который, нагнувшись, возил по полу жестяной грузовик. Она рванулась