Пункт назначения 1991. Целитель - Виктор Громов

один амбал. Бравый, гордый.

Сначала он распустил хвост, увидев симпатичную девчонку. Потом взахлеб принялся рассказывать, как служил в афгане, как зубами тянул у сослуживцев из ран осколки, как шил эти самые раны чуть не ржавыми иглами. Пел ровно до тех пор, пока в Наташкиных руках не узрел иглу. «Афганец» мигом затих, взбледнул. А после и вовсе тихо сполз в обморок. Прям с иглой в вене.

Помню, как мы его в шесть рук тащили на кушетку, а рядом семенила Наташка и с ужасом причитала: «Осторожнее! Я ему вену проткну насквозь!» Не проткнула.

— Ты чего задумался? — Влад довольно невежливо ткнул в меня пальцем.

Я словно очнулся, вынырнул в реальность.

— Да так, вспомнилось вдруг. — Потом посмотрел на Вику. — Рассказывай, что он говорил.

* * *

— Значит, обрадовался? — Мне было тошно от осознания собственной правоты.

Вика кивнула. Мне в глаза она старалась не смотреть. Влад тихо ругнулся, поймал осуждающий Верин взгляд и высказался с чувством:

— Вот скотина! Нашел на чем наживаться.

— Погодите! — Вика все еще надеялась и верила в ошибку. — Давайте дождемся анализов.

— Хорошо.

Я знаком велел Владу замолкнуть. Не имело смысла спорить прямо сейчас. Надо была дать девчонке время, что бы она смогла принять эту новую для себя реальность. Реальность, где есть подлые люди. Реальность, где запросто наживаются на чужом несчастье. Ту реальность, что плохо вязалась с ее сознанием, воспитанным в духе всеобщей любви, равенства и братства.

— Хорошо, — повторил я. — Когда тебе второй раз к нему на прием?

Вика даже обрадовалась, что я не пытаюсь на нее давить. Посмотрела с благодарностью:

— Послезавтра. Завтра анализы. В пятницу к врачу, когда результаты будут готовы.

Мне захотелось от злости кричать. Я едва сдержался. Сказал спокойно:

— Вика, когда твоя мама сдавала анализы второй раз, сколько вы ждали результата? Помнишь?

Она кивнула, скисла, произнесла тихонько:

— Неделю.

Вера откинулась на спинку сидения, прикрыла глаза. Ей тоже было тошно. Ей было жаль девчонку, ее неукротимое желание верить в чужую честность и порядочность.

Я же спросил:

— Тебя ничего не смущает?

Вика сломалась. Выкрикнула:

— Я не знаю. Олег, неужели так можно?

— Нельзя, — ответил я, — но, к сожалению, есть. Я готов на что угодно поспорить, что тебе поставят тот же диагноз. Спорим?

Я протянул ей ладонь. Она чуть замешкалась, но на мой жест ответила.

— Спорим.

Это как-то сразу разрядило обстановку.

— Чего изволите, леди? — Спросил я дурашливо.

— Если ты проиграешь? — Девчонка задумалась, лукаво блеснула глазами. — Ты выйдешь на улицу днем и три раза прокричишь ку-ка-ре-ку!

Я аж вздохнул. Сущий детский сад. Все-таки восемнадцать лет — это еще детство. Хорошо, хоть голым бегать не заставила.

— Согласен? — С вызовом спросила она.

— Согласен.

— А ты чего пожелаешь?

Мне хотелось сказать: «Ничего», но это было бы нечестно. Пришлось придумывать на ходу.

— Если ты проиграешь, то поцелуешь меня.

Она смутилась, но не отказалась, произнесла серьезно:

— По рукам.

По ее лицу стало понятно, что проигрыш ее вполне устраивает.

Влад оглядел на нас задумчиво. Обернулся к своей даме сердца:

— Вер, — протянул он жалобно, — может, мы тоже поспорим? А?

* * *

Девчонки на кухне пекли орешки. Влад, было, вызвался на помощь — предложил начинять половинки песочных скорлупок сгущенкой, но его выгнали.

— Знаю я вас, таких помощничков, — проворчала Вера, — не успеешь оглянуться, как все слопал. Доделаем, позовем. Брысь отсюда, иди вон к Олегу, ему одному скучно.

Я сидел тихонечко в комнате, в одиночку терзал блокнот Маринича. Влад присел рядом.

— Выходит что-нибудь? — Спросил он без особой надежды.

— Хрен там был, — расстроенно ответил я. — Ни черта не могу понять. Зачем так было мудрить? Как теперь в этом разобраться?

— А если с книгой? — Снова напомнил Влад.

Может, и правда? Я отложил записи, позвал:

— Вика, а бабушкина книга у тебя где?

Девчонка сразу появилась в дверном проеме.

— Тебе надо? — Спросила она.

— Да.

— Сейчас принесу.

Через минуту она вручила мне гримуар. Наморщила носик, задумалась, потом сказал:

— В принципе, эта книга давно уже твоя. Можешь ее забирать.

Я почти не удивился. Но вспомнил об утреннем звонке, подумал: «Чем черт не шутит? Припрутся эти из телефона с обыском, когда меня дома не будет. Сопрут книгу. Потом ее ищи-свищи!» От этих мыслей даже зажмурился. Бабкино наследство мне вовсе не хотелось терять. Сроднился я с ним. Поэтому Вике ответил:

— Пусть лучше у тебя останется. Здесь надежнее.

— Как знаешь, — сказала она и унеслась на кухню.

Книга приветствовала меня целым снопом искр. Она всеми силами пыталась показать, как сильно скучала. А я вдруг понял, что воспринимаю фолиант почти как живое существо. Пытаюсь угадать его мысли и чувства. Это было довольно странно.

Я погладил рукой обложку, подумал про записи, попытался открыть на нужной странице и разочаровался. Книга моментально погасла. Она отказалась со мной говорить.

Влад понял, что что-то идет не по плану, спросил:

— И что это значит?

— Понятия не имею. Может, ей эти записи почитать надо?

Я захлопнул книгу, положил на стол. Блокнот водрузил сверху, откинулся спинку кресла, открыл рот, но сказать ничего не успел. Тут же раздался хлопок. Бабкин гримуар полыхнул возмущенным алым. Блокнот взвился в воздух и прилетел мне прямехонько в лоб.

— Нихрена себе, — восхищенно проговорил Влад. — Это она тебе говорит, чтобы сам читал.

Я отложил блокнот в сторонку, подальше от книженции. Потер ладонью лоб, пробурчал беззлобно:

— Самый умный, да?

Влад довольно выпятил губы.

— Не без этого!

В дверях появились девчонки.

— Вы чего тут расшумелись?

Книга полыхнула им навстречу всеми цветами радуги. Потом потянулась сиянием к блокноту, подхватила его и вновь запулила в меня.

Только на этот раз, мне удалось поймать шифровку Маринича налету.

— Вы чего ее, — Вика запнулась, но договорила, — обижаете? Вон она как возмущается.

— Мы? — Взвился Влад. — Да это она нас! А мы тут страдаем. Мы почти присмерти от…

— Дурак, — выдала Вера с улыбкой. Отвернулась и ушла.

Следом за ней испарилась и Вика.

Влад картинно воздел руки, простонал:

— Вот она — семейная