Белая обезьяна, чёрный экран - Ольга Николаевна Аникина

меня, убойно-квадратные, а изящные и почти невесомые, и они очень подходят его узкому лицу. И весь он узкий, высокий — выше меня почти на голову — словно длинная дверная щель.

— Ты хоть сообщил матери, где тебя искать?

Сашка махнул рукой и откинулся на диване.

— Да ну. Тратить ману неохота[2], — он достал из кармана телефон, потыкал в него и спрятал обратно. — Всё равно она в Москву укатила.

И добавил, кивнув в сторону коридора:

— Еду притащил. Там, в пакете.

Раньше я тоже сыпал медицинскими терминами, даже не пытаясь подыскать им бытовой аналог. «Медиальный», «латеральный», «динамика положительная», как будто нельзя сказать проще.

Сашка обычно не приходит ко мне бескорыстно. За его визитами всегда кроется немудрёная детская выгода, чаще всего — материальная. Ребёнок или хочет денег, или ему нужен доступ к компьютеру. Но сейчас Вика в отъезде, и никто не ограничивает ему трафик, да и денег, судя по продуктам, Сашке хватает. В пакете я обнаружил коробку зефира, пару бутылок пива и огромный фасованный кусок говядины.

— Ты голодный?

— Не особо. Просто у тебя кроме пельменей, как всегда, ничего нет.

— Колбаса есть.

— Угу.

И он снова уткнулся в телефон.

Мясо готовить я не умею, но Сашкин кусок оказался на удивление удачным, и даже я не смог его испортить. Прожарил его с четырёх сторон на большом огне и, завернув в фольгу, засунул на десять минут в духовку. Таким способом Вика в незапамятные времена делала стейки с кровью, и каждый раз это была лотерея, потому что вкус зависел не от кулинарных способностей повара, а только от качества купленного мяса. Причём жена сама мясо не ела: в последние годы она активно увлеклась вегетарианством и сыроедением.

За стол ребёнок пришёл с первого оклика, даже не пришлось повторять. Он откупорил пиво и отхлебнул прямо из бутылки, резко запрокинув лохматую голову. Три месяца назад парню исполнилось восемнадцать, и теперь попробуй хоть что-нибудь сказать ему поперёк.

— Ты бы в стакан налил.

— И так нормально.

Мы разделили стейк на две половины, и на срезе показалась рыхлая розовая прослойка. Ребёнок отрезал кусок, проглотил его, запил большим глотком из бутылки и произнёс:

— Зачётное мясо. Соуса бы ещё.

Другого соуса, кроме соевого, у меня не нашлось, но в недрах холодильника обнаружился лимон. Сашке он подошёл, а мне лимонный сок с пивом показался жуткой гадостью.

— Слушай, — спросил Сашка как бы невзначай, — а ты не в курсе, как у нас, в России, относительно этого… Относительно донорства? Чёрный рынок существует?

— Донорство? — переспросил я. — Ты имеешь в виду донорство крови?

— Я имею в виду донорство органов.

Моя третья беседа с Э. Д.

— Про вашего сына мне рассказывал Андрей Николаевич. Возможно, я знаю не всё. Но прошу вас пока не дописывать эту историю. Пусть уляжется.

— Вы хотите, чтобы я отвлёкся. Чтобы развеялся.

— И да и нет. Думать-то я вам не запрещаю. Но написать прошу про другое.

— Трудно.

— Как и любая работа. Кстати, вы весь день смотрите в экран. И ваш сын тоже.

— Думал об этом. Считаете меня виноватым в том, что случилось?

— Нет, я только о вашем сходстве. О сходстве ваших двух миров.

— В его мире всё защищено. Игра проиграна — начинаешь новую. Игроки бессмертны.

— Но и мы с вами бессмертны.

— Так говорят только церковники.

— Не согласны?

— Вы были когда-нибудь в морге? В анатомичке? Хотя бы на первом курсе?

— Я не об этом.

— А я об этом.

— Можете написать и об этом тоже.

Задание 3. Белая обезьяна

(из коробки №D-47/1-ЮХ)

До 1999 г.

…Помню наперечёт почти все свои ошибки. Наверное, ради этих жестоких преткновений всё так и устроено в нашем мире: обязательно нужно найти свою яму и упасть в неё. Поскольку оттуда, с точки падения, жизнь оказывается совсем другой. И ещё неизвестно, что именно человеку зачитывается в заслугу, — может быть, как раз его поражения.

Пациентка Сивцева. Двадцать пять лет. Принесли с улицы, истощение, озноб. Двухсторонняя пневмония плюс сердечная недостаточность. Руки в синяках. Медсестра, когда искала у пациентки вену, изошла отборным матом: вен не было. Если у пациентки невозможно нащупать вену и у неё исколоты все руки, ведь правда, доктор, больная похожа на наркоманку? Я тоже так подумал.

Поставил ей подключичный катетер. Пациентка молчала как рыба, а я всю смену капал ей цефтриаксон и колол гентамицин. Подопечная умерла к утру, фибрилляция, остановка сердца. Отправили в морг. Ещё одна бомжиха, вы думаете, да? Как бы не так. Через два дня отыскались её родственники.

Пациентка Сивцева не была наркоманкой. Она просто очень долго пролежала в больнице в посёлке Песочный. На борьбу с лимфомой семья угрохала невиданные деньги. Итог — ремиссия более трёх лет. Но две недели назад у больной обнаружились метастазы, и пациентка ушла из дому. Родные не уследили, а врач реанимации оказался идиотом.

Был у нас один доктор, по фамилии Пескарёв. Он работал анестезиологом. Анестезиология — наша смежная специальность. У меня в первом дипломе написано: врач по специальности «анестезиология и реаниматология». Так вот, о Пескарёве.

Когда из операционной пациенты поступают в хирургическую реанимацию, нам всегда передают наркозную карту. Туда анестезиолог записывает все препараты, введённые во время операции. До миллилитра. Я брал дежурства как в хирургическом ОРИТе, так и в кардиологическом, и надо же было такому случиться, что у послеоперационных пациентов выявились осложнения: у одного — инфаркт миокарда, у второй — гипертонический криз. Оба пациента перекочевали из хирургической палаты интенсивной терапии в кардиологическую. То есть от меня — снова ко мне.

Я изучил наркозные карты и поднялся к Пескарёву на этаж.

— Очень низкие дозы анальгетиков во время операции, — сказал я Пескарёву. — Почему?

— Низкие? — он попытался выкрутиться. — Я делал расчёт по массе тела.

— У обоих одна и та же симптоматика, — сказал я. — Болевой шок. Отсюда и осложнения.

— Странно. На операции никто не кричал от боли! — улыбнулся Пескарёв.

— Потому что вы дали им снотворные и миорелаксанты, — меня трясло от злости. — Но не обезболили так, как это нужно было сделать.

— А тебе что, больше всех надо? Лежат они у тебя, тебе и лечить.

— Хорошо. Подниму вопрос на общей пятиминутке.

И собрался уходить.

Пескарёв вскочил с кресла и, схватив меня за локоть, потащил из ординаторской.

— Слушай, умник, — сказал он в коридоре. — Чтобы у пациентов не было болей во время операции, они сами должны постараться.

— В смысле? — бесился я. —