Не могу остановиться. Откуда берутся навязчивые состояния и как от них избавиться - Шарон Бегли

Напротив, компульсивные спортсмены занимаются по внутренним причинам, чтобы выровнять настроение или прийти в норму. Тренировки для них — главное в жизни. Это единственный способ облегчить невыносимый гнет тревоги, от которой они страдают, когда не имеют возможности потренироваться. Изначально мотивом для таких людей могло быть стремление обрести форму, но постепенно выяснилось, что спорт не столько источник радости, сколько отдушина для сброса напряжения, которую ничем нельзя заменить. «Мы знаем, что мотивы заняться спортом бывают разные, — сказал Дэниел Саймонс Даунс, кинезиолог Университета штата Пенсильвания, разработавший шкалу оценки спортивной зависимости для врачей и неспециалистов. — Есть также множество причин выхода за пределы разумного, и избавление от непереносимой тревоги — одно из вероятных объяснений». Это относится к компульсивным людям, таким как Кэрри Арнольд.

Разумеется, между аддикцией и компульсией нет четкой границы, поскольку невозможность заниматься желанным делом, доставляющим огромную радость, также может стать источником беспокойства. Важно, однако, что аддикция порождается радостью и удовольствием, а компульсия — тревогой. Компульсивные любители спорта испытывают «более сильную тревогу в отсутствии упражнений, чем бегуны, свободные от внутреннего принуждения», — утверждается в обзоре 2002 г. Они чувствуют себя в лучшем случае не в своей тарелке, пропустив тренировку. Их целью, в соответствии с сутью любой компульсии, является «ослабление отрицательных эмоций», как сказано в исследовании группы английских ученых из Университета Лафборо во главе с Кэролайн Мейер, опубликованном в 2011 г. в International Journal of Eating Disorders: «Отличительный признак компульсивных тренировок — это угнетенное состояние духа, например ощущение беспокойства, депрессии и вины при воздержании от упражнений».

Из-за чего это происходит? Психологические и личностные черты, формирующие предрасположенность к «развитию компульсивности в отношении физических упражнений», по словам Мейер, — это перфекционизм и другие элементы обсессивно-компульсивного расстройства личности. Особенно характерно для компульсивных спортсменов намного более болезненное в сравнении с окружающими отношение к своим ошибкам, чрезвычайно высокие личные критерии успеха и нравственности и хроническое чувство вины за свои поступки. Все это проявления крайней добросовестности, отличающей людей с мягкими формами компульсии[6].

«Перфекционизм оказался одним из самых надежных прогностических факторов компульсивных тренировок», — сообщила Мейер. Неизбежное несоответствие идеалу порождает тревогу, с которой способны справиться только упражнения. В результате развивается компульсия, вынуждающая любителя спорта тренироваться на износ.

• • •

Человек с молотком видит вокруг только гвозди. Журналист, захваченный научной и феноменологической проблематикой компульсии, за каждым действием окружающих усматривает тревожность, а любую странность в поведении считает проявлением компульсивности. При оценке распространенности различных форм компульсий я опиралась на самые надежные доступные мне данные, обычно из таких источников, как Национальный институт психического здоровья. Однако вопрос о том, как трактовать наблюдающееся разрастание списка психиатрических диагнозов, неоднозначен хотя бы по той причине, что психиатры и прочие специалисты упорно проталкивают мысль, что наше общество поражено массовой эпидемией недиагностированных психических отклонений. Вследствие этого давления миллионы людей уверовали, что больны, и обращаются к врачам за подтверждением. Размыванием диагностических критериев, возможно, объясняется и повышение частоты заболеваемости психическими расстройствами. С годами психиатры сокращали промежуток времени, в течение которого у вас должны наблюдаться определенные симптомы, чтобы диагностировать заболевание, — скажем, с шести месяцев до трех, — или от девяти обязательных симптомов переходили к шести. «Эпидемия», о которой трубит отрасль психического здоровья, — это результат «изменения традиций диагностики», по убеждению психиатра Аллена Фрэнсиса, возглавлявшего специальную группу по разработке DSM–IV. «Это не значит, что увеличилось число психически больных, изменилось представление о том, что считать болезнью». Следует также помнить, что у психических нарушений нет объективных биомаркеров, выявляемых сканированием мозга, анализом крови и другими методами. Психиатры и психологи ставят диагноз практически только на основании того, как пациенты описывают свое самочувствие. Нетрудно найти в этих описаниях совпадения с тем или иным диагнозом из DSM, тем более что специалисты, разрабатывающие эти критерии, скорее, боятся упустить болезнь, чем навесить ярлык «психа» на нормального человека. Пожалуй, можно сказать, что все мы психически больны в той мере, в какой считаем себя больными.

При общении с людьми, страдающими от тяжелых компульсий, у меня часто возникало ощущение сродни тому, что испытываешь, глядя на солнечный свет, настолько яркий, что он застилает свет планет и звезд. Хотя я понимала, что крайне выраженная компульсивность, разрушающая судьбы, отношения и карьеру, порождена отчаянной потребностью держать тревожность под контролем, мне было трудно относиться к ней как к гипертрофированной форме обычных человеческих причуд. Это поведение было слишком обескураживающим, слишком режущим глаз. Однако звезды светят днем точно так же, как и ночью, и мягкие проявления компульсивного поведения окружают нас везде и всюду. Присмотревшись к самим себе, мы, вероятно, тоже их обнаружим. Очень многое из того, что мы делаем, хорошее или дурное, проистекает из того же источника, что и компульсии. Стоит взглянуть на свое и чужое поведение в этом свете, и многое из того, что казалось необъяснимым, становится понятным. Главное, что поняла я: компульсивное поведение необязательно свидетельствует о психическом расстройстве. Когда это происходит, несчастные больные нуждаются в диагностике и профессиональной помощи. Но очень многие компульсии являются проявлением совершенно нормальных психологических потребностей — в душевном покое и контроле над собственной жизнью, в социальных связях и личной значимости. Если это психическое отклонение… Что ж, тогда все мы безумны!

Ежегодное собрание Международной организации по изучению обсессивно-компульсивного расстройства неизменно встречает гостей форменным столпотворением на входе. Сегодняшнее июльское утро в Atlanta Hyatt не исключение. Кажется, что все 1100 участников бросились регистрироваться одновременно, однако, рассеявшись по залу с рядами складных стульев, потеряли интерес к происходящему. Чествование пожилой четы, открывшей группу для страдающих ОКР в Нью-Джерси… Премия ученым за революционное исследование патологического накопительства… Присутствующие больше интересуются соседями и собственными телефонами, чем ораторами.

Но вот к трибуне стремительно проходит Шэла Найсли и электризует зал, приковывая к себе всеобщее внимание. «Я вспоминаю знойный день лета 1975 г., — начинает Шэла, расхаживая по сцене, как ягуар в клетке. — Мне четыре года. Мы с мамой стоим у края тротуара, собираясь перейти улицу. Я надеюсь, что мы идем покормить уток». А дальше… Будто материализовавшаяся из воздуха машина, страшный удар. Искалеченные ноги Шэлы, буквально размазанные по асфальту. «В тот день мы чуть не погибли, — продолжает она, — и мой мозг запомнил, что мир — это очень, очень опасное место. Мозг решил, что должен обращать мое внимание на все окружающие угрозы, чтобы меня защитить».