Война среди осени - Дэниел Абрахам

— Для начала неплохо бы задуматься, стоит ли нас вызывать, — посоветовал Размягченный Камень. — При таких-то опасностях.

Маати не обратил на его слова никакого внимания.

— Мне кажется, если мы как следует изучим ошибки прошлого, то сможем определить, ждет ли поэта успех или же пленение обречено на провал. На эту мысль меня натолкнул труд Хешая Антабури. Он описывает пленение Исторгающего Зерно Грядущего Поколения. Как вы знаете, Хешай удерживал Бессемянного много лет. У него было достаточно времени, чтобы изучить результат, а значит, он мог лучше понять недостатки первоначального текста. Вот, взгляните…

Маати, кряхтя, поднялся и выудил из кипы бумаг старую, потрепанную книгу в кожаном переплете. За долгие годы обложка стала похожа на тряпку, страницы пожелтели, запачкались. Посланник взял книгу, склонился к свече и погрузился в чтение.

— Но ведь почти ничего нового тут нет, — заметил он, перелистывая страницы. — Это нельзя использовать второй раз.

— Конечно, нельзя, — согласился Маати. — Однако Хешай попытался исследовать форму пленения, надеясь, что в будущем поэты смогут учиться на его ошибках. Хешай-кво был одним из моих первых наставников.

— Это его убили в Сарайкете? — спросил Атай, не отрываясь от книги.

— Да, — сказал Маати.

Атай взглянул на него, изобразив одной рукой жест дружелюбного раскаяния.

— Я не хотел причинить вам боль. Просто пытался вспомнить.

Маати выдавил из себя улыбку и кивнул.

— Я написал даю-кво, потому что хотел обсудить план Маати-кво, — сказал Семай.

— План?

— Пока еще и обсуждать нечего, — смутился Маати. Он понял, что краснеет, и от этой мысли его щеки загорелись еще сильнее. — Слишком рано говорить о каких-либо результатах.

— Расскажите ему все, — мягко попросил Семай.

Посланник отложил книгу. Все его внимание теперь было сосредоточено только на Маати.

— Дело в том, что существуют… закономерности, — начал тот. — Подозреваю, что форма пленения и его худшие последствия, то есть расплата, взаимосвязаны. Форма расплаты лишь кажется случайной, потому что связь между ними очень сложна. Я читал рассуждения Катдзи — поэта Второй Империи, а не Катдзи Сано, — и он касается этого вопроса, когда пишет о природе языка и грамматике.

— Маати-кво нашел способ защитить поэтов от расплаты, — подытожил Семай.

— Я далеко не уверен, — поспешил возразить Маати.

— Но это не исключено, — настаивал Семай.

Посланник и андат оба подались вперед в своих креслах.

Выглядело жутковато.

— Я подумал, если первая попытка пленить андата не будет последней, если неудача не будет означать смерть…

Маати не смог подобрать слова и только рукой махнул. Он провел столько времени, размышляя, что может означать его открытие, к чему оно приведет и какую пользу принесет людям! Если бы поэты получили возможность исправлять ошибки, совершенствовать свою работу, подобно тому, как это делал Хешай… Сколько андатов, которые считались безвозвратно потерянными, можно вернуть! Мягкость. Ниспадающая Влага. Мысли в Словах. Все духи, вошедшие в историю, труды поэтов, которые сделали Империю великой. Возможно, им еще предстоит возродиться.

Он посмотрел на Атая, но молодой поэт не замечал ничего вокруг.

— Можно мне взглянуть на ваши записи, Маати-кво? — спросил он с таким воодушевлением, что Маати на время позабыл о своей неприязни. Вместе они шагнули к столу: три человека и существо иной природы.

Лиат Чокави в жизни не видела такой воды, как в заливах Амнат-Тана. В Сарайкете море у берега всегда принимало цвет неба — серый, голубой, белый, желтый, багровый, розовый. Здесь, далеко на севере, оно было совсем другим, зеленым, будто трава, и обжигающе холодным. Увидеть в нем рыб или разглядеть, что творится на дне, было так же непросто, как прочесть закрытую книгу. Волны надежно хранили свою тайну.

Над заливом стлался туман. Окутанные им белые и серые башни предместья словно бы плыли вдоль берега. Вдали сиял шпиль хайского дворца. Казалось, в его сапфировой игле таится звезда, упавшая с неба. Лиат заметила, что даже матросы приостанавливали работу, чтобы полюбоваться этим зрелищем. Дворец Амнат-Тана, одно из чудес света наравне с башнями Мати, считался символом зимних городов. До него было несколько дней пути: порты и предместья располагались далеко от города, ниже по реке.

Теперь в воздухе появилась дымная горечь — ветер приносил запах человеческого жилья. К нему примешивались запахи соли, рыбы, крабов, нечистот. К полудню корабль должен был войти в гавань. Лиат развернулась и пошла вниз, в каюту.

В гамаке, чуть слышно похрапывая, качался Найит. Лиат присела на корзину с вещами и стала смотреть на сына, медленно обвела взглядом узкое лицо, взъерошенные волосы, изящные руки, сложенные на животе. В Ялакете он попробовал отпустить бороду, однако она так не шла ему, что пришлось избавиться от нее с помощью бритвы и холодной морской воды. Лиат слушала его дыхание, а сердце у нее щемило. В Доме Кяан все было благополучно, постоянное присутствие там не требовалось, но ей не хотелось, чтобы Найит надолго покидал семью, которой обзавелся так недавно.

Вести достигли Сарайкета прошлым летом, почти год назад. В городе заговорили о гальтском корабле, который спешно отплыл из Нантани, не дожидаясь, пока доставят груз, о скандале в селении дая-кво, о том, что ищут какого-то поэта. Конечно, это были только сплетни, и все же, слушая рассказы посыльных, Лиат все сильнее чувствовала, как в сердце ворочается тревога. Немногим было известно, что дом, которым она управляла, основали, чтобы присматривать за темными делами гальтов. Еще меньше посвященных знали о том, что она продолжает работу Амат Кяан, своей покровительницы. Лиат собирала сведения обо всем, что касалось гальтских домов Хайема, и не хотела доверять свои тайны чужим ушам. Вот почему, когда ей стало ясно, что слухи о пропавшем поэте слишком уж хорошо сходятся с историями о гальтском заговоре в Нантани, Лиат поняла: лучше нее с делом никто не справится. Десять лет она прожила в Сарайкете, а теперь, когда ее внук, Тай, научился ходить, пришло время снова покинуть город.

Лиат задумалась, почему Найит с такой легкостью оставил семью. Ей-то казалось, что он счастлив. У него был прекрасный малыш, хорошая должность в Доме. Когда Найит захотел поехать с ней, она и виду не подала, что обрадовалась, даже немного поворчала для приличия. На самом деле в глубине души она всегда грустила по тем временам, когда, расставшись с Маати Ваупатаем, скиталась по дорогам Хайема вместе со своим мальчиком. Одна в целом мире, с ребенком на руках, она не ждала ничего, кроме лишений, отчаяния, горя — единственной доли, которая, как она считала, выпадает женщине без мужа.

В жизни все оказалось иначе. Да, ей приходилось бороться, терпеть, страдать. Не раз они с Найитом засыпали под куском навощенного холста, прижимаясь друг к дружке и слушая дробь дождя. Они питались дешевой пищей, купленной в предместьях у огнедержцев. Лиат заново научилась чинить башмаки и штопать одежду. Но зато она открыла в себе то, о чем даже не подозревала. Раньше она всегда оценивала себя по мужчине, который был рядом. Когда у нее появился сын, Лиат поняла, что она гораздо сильнее, умнее, самостоятельнее, чем пыталась казаться раньше.