Охотники парящих островов - Айя Субботина

– Наставник, – ученик склонился достаточно низко, но все же не в полный поклон, как обязывала субординация.

Кустистые брови Тобиаса сгрудились у переносицы, беззвучно сообщая о ярости своего хозяина, вызванной столь неуважительным отношением.

– Наставник Патрик пожелал видеть вас, – сообщил Дарт, не поднимая взгляда от пола. – Он велел прихватить с собой ученые книги.

– Вот как, – прошамкал Тобиас, однако с места не сдвинулся. – И что за срочность, позволь поинтересоваться?

– Не могу знать.

– А может, это твоя очередная выходка?

Что поделать, недоверие Дарт заслужил. Однажды, когда Тобиас в очередной раз потребовал у главного Охотника изгнать мальчишку, тот в отместку запер его в кладовой. Для этого пришлось наврать с три короба, лишь бы заставить наставника поднять свое внушительных размеров тело и спуститься в подвал. И даром что Тобиас всего пару часов провел в компании запасов капусты и крыс, – расплата не заставила себя долго ждать. Зато как он кричал и бил кулаками в запертую дверь!

«Кто сам пересолил похлебку в своей миске, пусть не ругает повара», – сказал бы на это Одноглазый Бэн и был бы абсолютно прав.

– Мне велено позвать также наставника Грума, с теми же указаниями.

В отличие от Тобиаса, у Грума не было причин опасаться выходок Дарта, и толстяка это в некоторой степени успокоило. Ковыляя, как утка, зажавшая между ног собственный живот, Тобиас выбрался из-за стола. По его лбу стекали ручейки пота, которые убегали к крыльям носа, отчего тот все время был влажным и красным.

– Он в трапезной, – бросил Тобиас, отмахиваясь от ученика.

Дарт уже было собрался покинуть общество наставника, когда тот неожиданно крякнул. Этот звук в его исполнении означал смех.

– А я смотрю, боги вняли молитвам добрых людей и сегодня отвернулись от тебя. Или это Патрик подправил твою физиономию?

– Это Молотильщик, – вкрадчиво ответил парень.

– Негоже лгать старшим. – Тобиас наставительно поднял палец-сардельку. – Я все равно узнаю правду.

– Разумеется, наставник.

Дарт не собирался вдаваться в подробности недавней охоты. Не рассказал бы о ней, даже если бы о том не напомнил Патрик.

– Ладно, свободен. – Толстяк поджал губы и резко мотнул головой из стороны в сторону. Его щеки двинулись с небольшим запозданием, а колыхались немного дольше, чем сама голова.

Дарт был рад откланяться и сбежать от Тобиаса – вдобавок ко всему, от того основательно разило кислым духом немытого тела. Сколь умен он был, столь же толст и ленив.

Грум сидел за длинным столом в окружении подмастерий и активно жестикулировал. Вооружившись двумя вилками, лучший, по мнению Дарта, мастер меча во всем Тан-Лароне демонстрировал желторотикам основы парирования при поединке двумя руками. Он двигался невероятно быстро даже сейчас, когда обстановка не располагала к демонстрации всех возможностей. Дарт всегда с замиранием сердца ждал парных тренировочных поединков с наставником Грумом, ведь после них он уносил не только синяки, царапины, а один раз – и перелом левой руки, но и нечто более значительное – бесценный опыт.

– Дарт, чего углы греешь-то?

– Не хотел прерывать вас, наставник. – На этот раз он поприветствовал наставника положенным образом, прежде чем передать просьбу Патрика. – Он просил взять книги.

Вообще Грум с книгами сочетался так же хорошо, как сочетается соленый огурец с парным молоком, однако Дарт мог припомнить множество случаев, когда наставник предпочитал компанию старого тома мечу и тренировочному чучелу. Должно быть, у него были веские на то причины.

– И неймется ему в такой час надоедать людям всякой ерундой. Я уж и поел как следует. – Грум похлопал себя по тому месту, где, как предполагалось, у него должен был находиться значительный живот.

На самом деле Дарту не доводилось видеть другого столь атлетично сложенного человека, к тому же в возрасте почтенной седины.

– Как бы у меня желудочная хворь не разыгралась от его этого «срочно».

Грум покинул трапезную, Дарт последовал за ним. На этот раз ему до смерти хотелось рассказать о произошедшем, но данное Патрику обещание и страх получить нагоняй надежно запечатали рот.

Хотя кого он обманывает? С каких пор его поступками движет страх получить трепку?

«Там было клеймо, – напомнил внутренний ребенок, – вот бы взглянуть на него еще хоть одним глазком. Вдруг ошибка?»

Но ошибки быть не могло. Некоторые вещи проходят через всю жизнь, не оставив о себе воспоминаний. Другие вспыхивают, точно искра, и выжигают в душе целый театр образов.

Отец Дарта был как раз таким воспоминанием: ненавистным фантомом одиночества, наследившим в душе ребенка.

Если бы отец не ушел и не бросил семью, все было бы иначе. А главное – была бы жива мать. Она очень старалась поставить сына на ноги, но утрата мужа подкосила ее гораздо сильнее, чем она сама себе признавалась. Мать сгорела в несколько месяцев. Из цветущей и сильной женщины превратилась в бледный призрак с ввалившимися глазами и дрожащими руками. В числе прочего, она работала и в дубильной мастерской. Как она туда попала? Дарт не знал по сию пору. Обычно в дубильню набирали только мальчишек, да и то лишь беспризорников. Слишком тяжело, слишком опасно – ядовитые химикалии в лучшем случае уродуют, лишают здоровья. В худшем – убивают. Кожа на ее ладонях растрескалась и сошла лохмотьями, ногти посинели, а потом стали мягкими, пока постепенно не отвалились. Тогда Дарт не знал причин столь явственного изменения в состоянии матери, не понимал, что с ней происходит. А она все отшучивалась, говорила, что линяет к весне. Пришла весна, и матери не стало. Она умерла тихо, в своей комнате, не дотянувшись до стакана с водой.

Сказать, что с тех пор Дарт ненавидел собственного отца, – не сказать ничего. Он мог забыть лицо родителя, его голос, повадки, но отлично помнил самое важное – отец ушел и оставил после себя неизбывную тоску и смерть. То клеймо на кубе было ожогом воспоминаний, еще одной гранью обиды.

«Может быть?..»

Дарт мотнул головой в унисон собственным мыслям. Мог ли кто-либо еще, кроме отца и сына, быть посвященным в тонкости детской игры, которую старший придумал для младшего, чтобы занять того, пока сам корпит над научными проектами? Вряд ли. Это слишком незначительно, чтобы стать отдельным предметом разговора, и слишком интимно, чтобы рассказывать чужим. Вряд ли молодые папаши распространяются о тонкостях пеленания обделавшегося с ног до головы ребенка; вряд ли хвастаются, к каким дурацким уловкам вынуждены прибегать, чтобы чадо не ревело.

Но для чего взрослому мужчине ставить выдуманные клейма на реальные вещи? Судя по обстановке той комнаты, где был найден куб, озабоченности Патрика и таинственности происходящего, артефакт был весьма непрост. И Дарту до смерти хотелось узнать о его предназначении. Но как это сделать? В зал Малого совета его не пригласили. Да, быть может, исследовать природу черного куба поручат Патрику, а тогда и его ученик сможет присутствовать рядом – смотреть и слушать. А если не поручат? А если не будет никакого исследования?