Рыжий дьявол - Михаил Демин

* * *

Нет, я не ошибся. Дело Алексея действительно оказалось серьезным. На Кирпичном заводе (я это выяснил сразу же) судьбой Алексея никто не интересовался и к врачу не ходил; там получили заключение медкомиссии и успокоились. Так что «друзья» его были другого сорта! И эта деталь говорила о многом.

За Алексеем следили — его проверяли… Кому и зачем нужна была эта проверка, я не знал. Но чувствовал: надо спешить.

И прежде всего следовало разобраться в обстоятельствах, связанных с таежным происшествием.

Происшествие это являлось как бы отправной, исходной точкой. И все было бы просто и легко, если бы убитый нашелся. Но в том-то и дело, что труп обнаружен не был и не попал ни в один милицейский протокол. Его никто не видел! А раз так, то и вообще неизвестно, был ли он на самом-то деле?

Конечно же в тайге спрятать труп нетрудно. Можно его, например, зарыть… Но зачем бы стали тайно зарывать его лесные эти люди, даже если они действительно были бандитами? Товарищ их погиб не «на работе», а просто по нелепой случайности. И в данном случае им нечего было бы скрывать… Наоборот, его постарались бы похоронить легально, по всем правилам.

Я растерялся, запутался, почувствовал себя, как собака, сбившаяся со следа. Сбившаяся, но все же еще не утратившая нюх. И упорно кружащаяся, вьющаяся в кольце начатого поиска…

И вдруг меня осенило. Идиот, я все время думаю об убийстве, ищу труп! Но почему именно труп? С какой стати? Ведь Алексей тогда зажмурился и сразу же скрылся, и, стало быть, он не знает подробностей… А что если сшибленный им человек остался жив? И, раненный, попал в больницу? Потому-то его и нет в протоколах. Такой вариант вполне реален. И вот это-то и надобно теперь разузнать.

* * *

Так начались мои хождения по окрестным больницам.

В Алтайске я не разузнал ничего, но это меня не обескуражило. Район сам по себе огромный, и в нем в разных концах имелось, как я выяснил, четыре крупных больницы. И потребовалось время — прошла зима, — пока я побывал во всех… Слава Богу, в моем распоряжении была машина! И вот в последней по счету, расположенной на границе с соседним районом, я вроде бы напал на след…

В регистрационном журнале отдаленной этой больницы мне попалась любопытная запись:

«В ночь на 15 апреля 1954 года доставлен больной в шоковом состоянии, с тяжелой травмой обеих ног. Документов при нем не было. Но он сам, придя в сознание, сообщил, что имя его Грачев Василий Сергеевич».

И ниже значилась подпись: «Дежурный врач О. Никодимова».

Тут многое настораживало — сама эта дата и характер травмы…

Я увиделся с Никодимовой. Она оказалась грузной, уже не молодой, с тугим узлом серебряных волос и большими, не по-женски крепкими руками. В этом я убедился, когда мы обменялись рукопожатием. Затем она сказала:

— Грачева я помню. Еще бы! Мне ведь почти сразу пришлось его оперировать. Очень трудный был случай. Сами понимаете — ампутация…

— Вы ампутировали ему обе ноги?

Нет, одну… Другую — правую — уложили в лубки. А с левой ногой уже ничего нельзя было сделать. Представляете: переломы в пяти, местах! Голень словно в мясорубке побывала. И кроме того, повреждено бедро…

— Как он объяснил потом все случившееся?

— Сказал, что шел по тайге пьяный, споткнулся, упал и угодил под какую-то встречную машину… Что ж, — она вздохнула коротко, — с вашим братом это бывает!.. Зальете водкой глаза и шляетесь, где не надо, гибнете попусту.

— Да, конечно, — согласился я, — дело известное. А скажите-ка, вы не заметили в его поведении ничего такого… — я пошевелил пальцами, — ну, странного, что ли?

— Вроде бы нет. Хотя… — Она опустила брови, задумалась на мгновение. — Кое-что было, верно, я вот сейчас припоминаю… Знаете, мне кажется, он все время чего-то боялся.

— Как же эта боязнь проявлялась? В чем?

— Н-ну, в мелочах… По-разному… Мы положили его внизу, у окошка, — он попросил перенести его на второй этаж. И когда дверь в палату открывалась, он все время вздрагивал. Вообще не любил посетителей! И в приемные часы, когда к больным приходят родственники, лежал не двигаясь, укрывшись с головой.

— Так, — сказал я, — понятно.

Мне и в самом деле стало понятно многое; я твердо знал сейчас, что иду по верному следу! И я спросил с трудно сдерживаемым волнением:

— А теперь как мне его повидать?

— Я сожалею, — сказала она медленно. — Но повидать не удастся…

— Почему? Где же он?

— На кладбище. Там, где мы все будем.

— Сколько ж он у вас пролежал?

— Месяца полтора всего. А потом… — она вздохнула. — Уж как я старалась, как старалась! Мы тут все за ним, как за малым дитем, ходили…

— Отчего же он умер?

— От паралича сердца. Он вообще был очень слаб, от шока так и не оправился, жил на вливаниях… Ну, и вот.

Мы еще поговорили с ней недолго, и я простился и пошагал к дверям. И уже на пороге остановился вдруг, и потом:

— Да, простите, — сказал я, — последний вопрос. А кто Грачева привез сюда, вы не помните?

— Какой-то шофер, — ответила она, поджимая губы, — я его не знаю. И он о себе ничего не говорил. Сказал только, что ехал с кирпичного завода и случайно заметил на дороге лежащего… Ну, и пожалел, подобрал.

— С кирпичного? — переспросил я. — Это точно? Он так и сказал? Вы не путаете?

— О, господи, — усмехнулась она, — что, корреспонденты все такие назойливые? Я никогда ничего не путаю, молодой человек. Никогда. Ничего.

И вот я снова в кабинете у Хижняка.

— Вам знакомо такое имя: Грачев Василий Сергеевич?

— Васька Грач! Ну, как же, как же. Помните, мы говорили об очурской банде? Так вот, он был там. И ушел с ней…

— Ни с кем он не ушел, — сказал я. — Он ушел один… И знаете, куда? Сыграл на два метра под землю.

— Откуда у вас эти сведения?

— Я недавно был в той больнице, где он лежал раненый и где потом умер.

— Это что за больница? Где находится?

Я объяснил. Он выслушал меня внимательно. И затем спросил:

— А как вы, собственно, там оказались? В связи с чем?

— Да случайно. Ехал по делам и завернул ненадолго… Мне ведь все интересно, я же газетчик.

И перегнувшись через стол, я добавил медленно:

— И могу также объяснить вам, отчего умер Васька Грач… Он умер от страха.

— Ну, это уж ваши домыслы…

— Ничего подобного. Хирург той больницы, Ольга Никодимова, так и сказала: «Он, — то есть Грач, — все время чего-то боялся…» И мне думается: он боялся своих!