Тело каждого: книга о свободе - Оливия Лэнг

они отвезли его туда, где детям не давали проявлять чувства и издевались над ними. Теперь ему было под шестьдесят; с того дня он не мог плакать. Это именно то, о чем говорил Райх: прошлое похоронено в наших телах, каждая травма сохранена в мельчайших деталях и замурована заживо.

Но осознание Райха не закончилось на этом. На протяжении следующего десятилетия он работал с телами пациентов – сначала вербально, а затем, в 1934 году, перешел к телесному контакту, что было категорически запрещено в психоанализе. С изумлением он обнаружил, что, прорабатывая области скованности – типично ассоциирующиеся с борьбой сжатые кулаки и напряженный живот, – он мог выявить и выпустить на волю эмоции, засевшие в них. Пациенты вспоминали давние инциденты, когда их стыдили или вторгались в их личное пространство, чувство ярости и отчаяние, которые они не смогли испытать в тот момент. Этот процесс часто сопровождался любопытным ощущением текущей по телу энергии – так называемого потока, который я испытала на себе во время терапии в Брайтоне.

Я всё еще могу воскресить это чувство в моем теле. Я помню напряжение, застывшее в шее, плечах и особенно в мышцах груди – области такого сильного дискомфорта, что в детстве я не выносила прикосновений к ней и даже сама не могла указать на нее, боясь приступа невыносимого унижения и ужаса, который я называла «тем чувством», сжимаясь еще сильнее, лишь бы не испытывать его. И так же хорошо я помню, как эти зоны скованности смягчались и расслаблялись и ощущение рябью и струйками растекалось по рукам и ногам; «плавилась тугая плоть», о чем однажды молил Гамлет. Райх задался вопросом: что, если это и есть либидо, фрейдовская жизненная энергия, которую сначала перекрыли дамбой, а потом выпустили на свободу?

* * *

Концепция брони характера – самый долговечный вклад Райха в психоанализ. Это единственная из его теорий, которая входит в фундамент традиционной психоаналитики, и она же является основой телесно-ориентированной терапии и ее методов, ставших особенно популярными в шестидесятых, таких как гештальт-терапия, рольфинг и крикотерапия.

Среди многих людей, вдохновленных его теорией, была молодая Сьюзен Сонтаг, и в 1967 году она написала в своем дневнике поразительный пассаж о проблеме жизни в теле. Внутренний мир, размышляла она, куда более переменчив и текуч, чем тело, в котором он заключен. Она попыталась представить более подходящее вместилище, например тело как газ или облако, которое может расширяться, сжиматься, даже распадаться на части и сплавляться обратно, набухать, становиться плотнее или разреженнее в зависимости от разных настроений человека. Но тело – это комок, упрямо твердый, почти неизменный. Оно вообще «едва ли нам подходит», писала она с досадой. «Раз мы не можем расширять + сжимать (наши тела), мы делаем их жесткими, закладываем в них напряжение. И это становится привычкой, становится константой, которая, в свою очередь, влияет на внутреннюю жизнь». Об этом теория брони характера Райха, добавила она, а потом вставила горестную фразу: «Несовершенное устройство! Несовершенное существо!»[15]

Сонтаг, писавшей эти строчки, было тридцать четыре; она только что издала свой первый сборник эссе, принесший ей широкую известность, – «Против интерпретации». На фотографии, сделанной в том году в ее квартире, Сонтаг, скромная красотка в балетках, в облегающем платье с принтом пейсли и с сигаретой в руке, с обожанием смотрит на своего тринадцатилетнего сына Дэвида, улыбающегося в камеру. Стену на заднем плане почти полностью закрывают книги и фотографии, на которые отбрасывают тень павлиньи перья в вазе. Пустая чашка из-под кофе завершает картину: интеллектуальная икона in medias res[16].

Почти десять лет спустя Сонтаг еще раз упомянула броню характера в долгом, подробном интервью для журнала «Роллинг Стоун». Вновь она восхищалась теорией Райха о том, что люди хранят эмоции в своем теле в виде «скованности и антисексуальности».

«По моему мнению, – сказала она, – у Райха была одна идея, которая внесла потрясающий вклад в психологию и литературу, а именно идея брони характера. В ней он был совершенно прав»[17]. Для меня логично, что Сонтаг всецело приняла эту теорию. Ее собственное детство – печальная демонстрация того, как прошлое застревает в теле, словно кость в горле.

Отец Сьюзен, Джек Розенблатт, успешно торговал мехами и работал в основном в Китае (его родители, крестьяне, были из маленькой деревни в Галисии, меньше чем в ста пятидесяти километрах от места рождения Райха). Мать Сонтаг, Милдред, родила ее 16 января 1933 года в Нью-Йорке и затем вернулась в Китай, оставив Сьюзен на воспитание дедушки, бабушки и нелюбимой няни. По возвращении в Америку Милдред всё время говорила Сьюзен, что отец скоро приедет. А через четыре месяца, когда пятилетняя дочь обедала дома во время школьного перерыва, она позвала ее в гостиную и сказала: «Твой отец умер». Теперь иди поиграй на улице.

Милдред была алкоголичкой, часто депрессивной, холодной, уставшей, вспыльчивой, непостижимо отстраненной женщиной. В 1967 году Сонтаг сделала длинную запись в дневнике, пытаясь распутать свои чувства: как она восхищалась красотой матери, как мать зависела от нее, как в детстве ей пришлось нести на себе ответственность за ее счастье. Она искренне верила, что без усердной лести, вливаний энергии и интереса с ее стороны ее красивая несчастная мать умрет. «Для мамы я была аппаратом искусственного дыхания, – писала она со злостью. – Я была матерью для собственной матери»[18].

Глядя на ее прошлое, становится понятно, что Сьюзен заключила контракт на собственное выживание, и этот контракт касался ее тела. «Мое первое решение в детстве: „Клянусь Богом, я им не дамся!“»[19] Она хотела жить, но с рождения ее окружала враждебность и нелюбовь; люди случайным образом приходили и уходили. Что ж, ладно: она будет вести себя идеально, и им не к чему будет придраться; она спрячет поглубже свои чувства и потребности, она будет отрицать существование собственного тела; к последнему ее подтолкнуло отчаяние и отвращение к себе из-за недопустимого влечения к собственному полу. «Урок был таков: держись подальше от тел. Может, найди, с кем поговорить»[20].

Во взрослом возрасте она довела отрицание собственного тела до крайности. Она редко мылась, не расчесывала волосы, курила одну сигарету за другой и принимала спиды, чтобы подавить аппетит и желание спать. Для нее стало шоком, что рождение ребенка – болезненный процесс, и родила она раньше, чем испытала первый оргазм, что само по себе совершенно нетипично для женщины ее поколения. Ее тело оставалось для нее чужим до осени 1975 года, когда у нее диагностировали рак груди четвертой стадии, и это известие настроило ее решительно против другой теории Райха.

Не было никаких предпосылок для беспокойства – ни знаков, ни симптомов. К тому времени, когда опухоль обнаружили, она