33 счастья - Ольга Хмельницкая

– Юрий, я желаю вам удачи, – мягко сказала она вошедшему Бадмаеву, которому симпатизировала. Несмотря на то что ботаник был башкиром, он напоминал ей о сыне, который у Колбасовой мог быть, но которого, увы, не было. Бадмаев был одет в плотную куртку и сапоги. На спине висел большой рюкзак. Из кармана торчала антенна рации.

– Я не знаю, где они, – сказал ботаник, галантно поцеловав руку Колбасовой, словно она была королевой, а он – ее подданным, – я не знаю, где они, но я буду их искать.

– Бог в помощь, – ответила Анастасия Геннадиевна, – будьте осторожны, Юрий Рашидович, и возвращайтесь быстрее. Если что, связывайтесь с нами по рации. Валерий Шварц и наш завхоз всегда могут выйти вам на подмогу.

Бадмаев коротко кивнул, бросил последний взгляд на яйцо, кроваво-красное в свете ламп, и вышел.

Рязанцев очнулся оттого, что над ним кто-то рыдал. Он с трудом открыл глаза, запорошенные пылью, и скорчился от боли в ноге. Полковник лежал на твердых камнях довольно далеко от склона, с которого упал. Над ним склонилась Ева. Горячие капли падали из ее глаз прямо на щеки Владимира Евгеньевича.

– Привет, моя дорогая, – с трудом выдавил полковник, наклоняясь в сторону и отплевываясь от мелкого щебня, набившегося в рот.

Вместо ответа девушка заплакала еще горше и провела прохладной ладонью по его лбу.

– У нас есть вода? – спросил Рязанцев, пытаясь сесть, но отчаянная боль в ноге заставила его вновь опуститься на землю.

– Нету, – покачала головой его невеста, – но скоро воды тут будет сколько угодно.

Владимир Евгеньевич поднял глаза. Туча, которая недавно занимала только краешек горизонта, теперь разрослась на полнеба. Золотое солнце потухло, сожранное черной мохнатой массой, в глубине которой сверкали молнии. Изредка доносились глухие раскаты грома. Полковник оценил ситуацию, и ему стало нехорошо.

– Ева, – сказал Рязанцев, глядя на заплаканную девушку, – нам нужно срочно уходить отсюда.

– Я знаю, – кивнула Ершова, – мы в узком горлышке. Справа и слева от нас горы. Впереди – камни. Через полчаса после начала ливня тут будет озеро.

– Правильно, – кивнул полковник, пытаясь встать, но тут же снова падая, – наш единственный шанс заключается в том, что пойдет снег, а не дождь.

– Нет, – покачала головой Ершова, – наш единственный шанс состоит в том, чтобы поскорее добраться до биостанции! Я посмотрела твою ногу, она сломана минимум в двух местах, а на станции есть врач.

Девушка склонила голову, покрытую короткими темными волосами, обняла Владимира Евгеньевича за плечи и попыталась оттащить его в сторону.

– Ева, – хмуро сказал полковник, – я вешу сто семь килограммов. Ты даже не сдвинешь меня с места. Оставь меня, иди сама. Потом пришлешь кого-нибудь за мной.

Девушка осмотрелась. Буря неуклонно приближалась. Ее ледяное дыхание ощущалось совсем близко. Было очевидно, что оставить Рязанцева здесь, без укрытия, под ледяным дождем и снегом, означало обречь его на гибель.

– Я сейчас, – сказала Ева.

Она торопливо поцеловала Рязанцева в губы, ощутив привкус каменной пыли, и побежала по дороге по направлению к небольшой скале, на вершине которой чудом держалось несколько сосен.

– Мне нужны ветки! – бормотала на бегу Ева, нащупывая в кармане складной нож, вещь, редкую для молодой красивой девушки, но вполне обычную для лейтенанта ФСБ.

Она начала карабкаться вверх. Туча уже висела над головой Ершовой, готовая вот-вот обрушить на нее тонны ледяной воды и снега. Низкая, тяжелая, она едва удерживала в себе влагу, от которой веяло пронизывающим холодом. Загудел ветер. Стало темно.

«Если пойдет дождь, мне никогда не добраться до деревьев», – подумала Ева.

Под ногами у нее была рыхлая, раскрошившаяся глина, рыжая, без всякого намека на растительность. В дождь эта сухая субстанция становилась скользкой и жирной, как масло. На плечи Евы упали первые капли. Сдирая в кровь руки и колени, девушка рвалась вверх. Склон был крутым, из-под ног Евы сыпались камни, кое-где торчали корни, которые сразу же обрывались, когда Ершова пыталась за них уцепиться. Сосны приближались, но медленно, слишком медленно! Капли падали все чаще. Большие, тяжелые, они пролетали с легким, едва слышным свистом, и разлетались на мелкие прозрачные слезинки, оставляя на почве темные круглые следы. Ева упала, снова встала и ухватилась за большой камень. До сосен было уже совсем близко, когда дождь хлынул стеной. Он был таким холодным, что у Ершовой перехватило дух. Падая, ледяные капли обжигали ее кожу, причиняя просто-таки физическую боль.

– А-а-а! – закричала девушка, отплевываясь от потоков воды, заливавшей ей глаза и рот. – Быстрее!

Ева пыталась достичь сосен раньше, чем глина размокнет и продвижение вперед станет физически невозможным. Девушка подумала о полковнике, который лежал там, внизу, под проливным дождем, не имея возможности двинуться и куда-либо спрятаться, и удвоила усилия. Почва горы, представляющая собой брекчию, наполовину состоящую из глины, а наполовину – из камней, начала оплывать под ее ногами. Отчаянным усилием Ева бросила тело вперед и схватилась за ствол сосны. Она добралась. Но самое трудное было впереди.

Профессор Игорь Георгиевич Слюнько прибыл в аэропорт первым. Он, известный палеонтолог, был бесконечно тщеславен и амбициозен. Слюнько постоянно боялся, что кто-то обойдет его по службе, нервничал из-за этого, подсиживал конкурентов, и печатал одну статью за другой, стараясь добиться мифического «научного приоритета». Бешеная активность в сочетании с неплохими пробивными способностями, дополненная некоторыми, хотя и весьма скромными, научными талантами, позволила Слюнько сделать блестящую академическую карьеру. Теперь он был бесконечно горд, что именно ему доверили ехать на биостанцию и следить за высиживанием барионикса.

– Барионикс!

Это слово звучало для Игоря Георгиевича волшебной музыкой.

Когда-то он пытался ухлестывать за доцентом Филимоновой, но Марьяна вежливо, но решительно его отшила. С тех пор он постоянно заглядывался на молоденьких сотрудниц и лаборанток, но никто ему не нравился. Вернее, нравились ему многие, но он, профессор Слюнько, четко понимал, что рядом с ним может быть только особенная женщина – очень талантливая, очень красивая и очень умная. Еще потенциальная избранница Игоря Георгиевича должна быть из очень хорошей семьи, желательно – королевских кровей. Таких на пути Слюнько пока не встречалось, а если они и попадались, то составить пару с профессором почему-то не стремились. Ближе всех к идеалу женщины, с точки зрения Игоря Георгиевича, стояла Марьяна Филимонова, но она взаимностью Слюнько не ответила, хотя отношения у них после того памятного разговора остались вполне хорошими.

Теперь профессор выхаживал вокруг своего багажа, разложенного посреди зала ожидания, и, как и полагалось, ожидал. Ни доцента Филимоновой, ни аспиранта Бубнова пока не было.

«Марьяна платья собирает, – желчно подумал Слюнько, – хочет поразить голубоглазого франта в самое сердце! Неужели она думает, что я не видел, как она смотрела на красавчика орнитолога с русским именем Валерий и немецкой фамилией Шварц?»