Иллюзия любви. Сломанные крылья - Ольга Дремова

— Ну, а Сёмка-то после всего этого как? — скользнув по соблазнительной бутылочке взглядом, Инуся подумала, что вслед за первой рюмочкой неплохо бы пропустить и по второй.

— А как ты думаешь? — потерянно произнесла Надежда и, к великой радости соседки, принялась наполнять пустые рюмки. — Я его когда в дверях увидела, испугалась так, что сказать тебе не могу. Стоит, весь бледный, губы дрожат, на глазах слёзы. О-й-й-й! — задохнулась она, и по её горлу прокатился жёсткий неподатливый комок. — Давай, что ли! — Приподняв рюмку, Надя достала из коробки шоколадную конфету. — Чёрт с ними со всеми, с их оценками, журналами. Ни одна из них не стоит даже слезинки моего сыночки! Через два с половиной года окончит он эту проклятущую школу и забудет, как их всех звали.

— За два с половиной года они ещё из тебя, знаешь, сколько крови выпьют? — не спеша перебивать терпкий вкус «Амаретто» сладкой шоколадкой, Инна с удовольствием провела языком по нёбу.

— Не выпьют. Побоятся, — уверенно отрезала Надежда. — С ноября школу уже трижды трясли, и то ли ещё будет.

— О! Значит, городские комиссии — твоих рук дело? — не удержавшись, Инна запрокинула голову и искренне рассмеялась. — Быстро же ты подсуетилась!

— А чего ждать, пока Сёмушку загонят за Можай?

— Слушай, Надь, а если в школе узнают, откуда ветер дует? Они же тогда нашему Сёмке жизни не дадут… — Инна с беспокойством посмотрела подружке в глаза.

— Пусть только попробуют! — с вызовом бросила Надежда. — Если я узнаю, что на Сёмку оказывается хоть малейшее давление, они у меня тогда пожалеют, что вообще на свет родились. Пока жива, я никому не позволю издеваться над моим родным сыночкой и обливать грязью его чистое, благородное имя.

* * *

Весь день, волоча пузатые ватные лохмотья по шиферу крыш, по небу гуляли грязно-сизые тучи. Обтираясь об дымоходы и карнизы, с каждым часом они становились всё темнее, а их пухлые бока, лоснясь от неподъёмной тяжести, наливались мутным студенистым фиолетом, похожим на разбавленные канцелярские чернила. Проседая, грузные грозовые комья почти касались земли и, спрессовывая воздух до влажной клёклости, оседали на крышах и скамейках мелкой промозглой испариной.

Поглядывая в окно на вспухшее, хмурое небо, Семён с нетерпением ожидал звонка, возвещающего о конце не только шестого урока, но и всей школьной недели. Слушать учителя уже не было никаких сил, но этот год выпускной, и хочешь не хочешь — с этим приходилось считаться. Честно говоря, ему было абсолютно всё равно, что произойдёт со сжатым по оси графиком и как при этом изменится та или иная функция. Михаил Григорьевич же явно придерживался иного мнения. То и дело переходя от одной записи к другой, он что-то подчёркивал, что-то обводил в круг и, громко стуча мелом по доске, ставил бесконечные восклицательные знаки, от которых у Семёна уже рябило в глазах.

— Теперь, если мы отложим точку, имеющую координаты «минус два» и «минус четыре»…

Неожиданно Семён почувствовал лёгкий удар по плечу:

— Тополь!

— Чего? — не отрывая взгляда от доски, Семён слегка повернулся вправо и наклонил голову к плечу.

— Тебе просили передать, — негромко прошептал сосед с задней парты и протянул сложенную в несколько раз записку.

— Кто?

— А я знаю?

— Отправь обратно, — еле слышно прошептал он.

— Да иди ты к чёрту! Я тебе что, почтальон? — возмутился сосед и бросил бумажку Тополю на парту.

С опаской косясь на Михаила Григорьевича, Семён положил послание перед собой и, с осторожностью развернув листок, прочёл:

«Мне с тобой нужно срочно поговорить. Это вопрос жизни и смерти. Жду тебя после уроков под козырьком школы. Только, пожалуйста, никуда не уходи. Твоя С.»

— От тебя, пожалуй, уйдёшь! — с досадой бросил Тополь и, с раздражением скомкав записку, сунул её в карман.

Кто такая «С», Семёну гадать было незачем. Конечно же, речь шла о Светке, цепляющейся за него, как самый настоящий репей, уже второй год подряд. Прошлой осенью, в самом начале сентября, он свалял большого дурака: от скуки предложил ей сходить в кино, и вот с тех самых пор, возомнив бог весть что, Крюкова изматывала его своей назойливой привязанностью, осыпая упрёками, давя на сознательность и требуя преданности до гробовой доски.

По глубокому убеждению Семёна, один-единственный поход в кино, тем более от скуки, не означал ровным счётом ничего, но, с точки зрения взбалмошной Светки, он, получив несколько страстных поцелуев у грязной батареи неосвещённого подъезда, должен был просто сойти с ума от выпавшего на его долю неземного счастья. Возмущённая до глубины души тем, что этого не произошло, Светка решила взять его измором и при каждом удобном случае, устраивая театрализованное представление со слезами и художественным всхлипыванием, чуть ли не на коленях умоляла дать ей ещё один шанс.

Конечно, самым лёгким выходом из сложившейся ситуации было бы разорвать со Светкой отношения раз и навсегда, и тогда, вероятнее всего, поплакав от досады, через какое-то время она бы утешилась и прекратила вешаться ему на шею. Но делать резких движений Семён не любил. Взбреди ему в голову блажь пооблизываться с симпатичной девчонкой, и, бросив всё, Крюкова полетит к нему на крыльях, тогда зачем же ставить точку там, где вполне достаточно запятой?..

Неожиданно размышления Семёна прервал звонок, и, оживившись, класс загудел.

— Минуточку внимания! — математик постучал мелом по доске. — Запишите в дневники домашнее задание к следующему уроку. Номера: двести шестьдесят три, двести шестьдесят четыре «а» и «б», двести семьдесят два, двести семьдесят три…

— Ну, завёл волынку! — расстегнув сумку, сосед Семёна по парте начал скидывать в неё тетрадки и ручки. — Тополь, ты идёшь с нами к Серёге? У него на приставке новая стрелялка появилась.

— Нет, Вить, извини, у меня сегодня другие планы.

— А, ну-ну, — бросив взгляд на Крюкову, громко хмыкнул Витька и, подхватив сумку, направился к дверям. — Удачи тебе, старина, в твоих других планах.

Откуда ни возьмись перед Семёном появилась бессменная староста класса, Наташка Ветрова:

— Тополь, не забыл, что ты сегодня дежурный?

Первой мыслью Семёна было найти благовидный предлог, чтобы отлынить от неприятной школьной повинности. Увидев выражение лица Семёна, Наташка приготовилась к войне, упёрла руки в бока и уже приоткрыла рот, чтобы броситься в атаку.

— Дежурный? — лицо Тополя просветлело. — А как же, Наташенька, помню, конечно.

— Да? — она подозрительно прищурилась. — А кроме того что ты помнишь?

— Уже иду.

Застегнув молнию на сумке, Семён взял из рук потрясённой старосты ключ от кабинета и, послав ей воздушный поцелуй, пошёл на третий этаж. Ну вот, всё решилось само собой. Постояв минут десять-пятнадцать под козырьком школы, Крюкова задубеет на ветру и решит, что пропустила его, а он, полив цветочки, со спокойной душой займётся своими делами. Нет, что ни говори, а что Бог ни делает — всё к лучшему.