Бог X - Виктор Ерофеев

Вся Москва любит Хармса. Ты уже доела всю банку со сливовым вареньем. Осталось на донышке. Не больше двух ложек. Поскреби. Оставь! Не жри котлету!

Поговорим о Катманду. В конце концов, не зря соединенное с Москвой посредством метро государство парит в Гималаях, как дырка в космос. Я не зря был в Лумбине на родине Будды. С меня сошел христианский комплекс вины.

Все ближе и ближе развязка. Москва – крупнейший издательский центр, гордость советской полиграфии. Здравоохранение в дореволюционной Москве не удовлетворяло элементарной потребности населения. Борьба с туберкулезом, кожно-венерическими заболеваниями проводится широкой сетью диспансеров и диспансерных отделений и кабинетов. Мы с тобой не носим в наших штанах презервативов.

Тридцать восемь градусов в тени – выше этой отметки никогда-никогда не поднималась московская температура в июле-августе. Умеренно континентально.

Я знаю, что до конца 15 века лечебную помощь в моем родном городе оказывали только знахари и повивальные бабки. Применялись средства народной медицины – травы, коренья, ягоды, специально приготовленные внутренности животных. Мы стоим над длинной Танькой и смотрим, как она корчится от боли. Основные принципы советской медицины, по-моему, это – профилактическое направление, бесплатность, общедоступность, активное участие самих трудящихся в деле охраны здоровья.

«Дети в советской Москве всегда были в цене: их сдавали с грудного возраста в аренду, чуть ли не с аукциона, нищим. И грязная советская баба, нередко со следами ужасной болезни, брала несчастного ребенка, совала ему в рот советскую соску из грязной тряпки с нажеванным хлебом и тащила его на холодную советскую улицу. Ребенок, целый день мокрый и грязный, лежал у нее на руках, отравляясь соской, и стонал от холода и постоянных болей в желудке, вызывая участие у советских прохожих. Бывали случаи, когда советское дитя умирало утром на руках нищей, и она, не желая потерять день, ходила с ним до ночи за подаянием…»

(Из тайного доклада Михаила Горбачева на апрельском Пленуме ЦК КПСС).

Иногда я, как Пушкин или Чаадаев, люблю писать не важно что по-французски:

Moscou n'existe pas. Paris, formidablement réelle, existe sans considération du temps qu'il fait, de votre humeur ou de vos finances, de vos liens personnels avec les Parisiens. Paris existe sans vous. Moscou, au contraire, a grand besoin de vous pour acquérir quelque réalité. Son seul architecte, c'est vous, même si vous n'êtes pas un professionnel! Moi non.

Почему бы нам с тобой не подумать о пожизненной любви? Почему вы обе такие ваньки-встаньки? Почему, когда ты раздеваешься, начинает одеваться длинная Танька, а, когда я ловлю ее, и она раздевается, ты хватаешься за платье в легкий горошек? Неужели мы вывели простейшую формулу ревности?

Ты не столько ебешься, сколько кусаешься. Мне приходится держать тебя за волосы, чтобы ты не обкусала меня до костей. Все заканчивается женской истерикой. После незамысловатых пирамид в духе моего советского детства ты в голос рыдаешь. Твоя подружка забралась на небеса со своими перламутровыми руками. Длинная Танька размазала всю свою французскую косметику. Она так хотела придти ко мне в длинном лиловом платье! Ты сидишь у кровати и рыдаешь. Мне ничего не остается, как подрочиться в твое рыдающее лицо. Посмотри на меня, собака! Лови! Лови! Она ловит все, что надо и не надо, поймала.

Я понимаю, что я разучился думать. Я понимаю, что плоские игры моей родины обворовали, растратили меня на пустяки. Москва приобретает очертания города. Пора ей снова облупиться до основания, расползтись по подвалам. Только это вернет мне способность соображать. Русское счастье – опасный оксюморон.

Я ненавижу тяжелый московский быт. Я ненавижу либеральные мемориальные доски, покрывшие Москву, словно сыпь. Я ненавижу отсутствие очередей. Я разрезаю Москву на несколько кусков. Дымится пролетарский восток кулебяки. Хрустят на зубах пустые бутылки в Текстильщиках. Лишенный с детства истории, я невольно оказываюсь ее непосредственным свидетелем и понимаю, что она для меня слишком мелка и нелюбопытна. В коридоре слышатся охи длинной Таньки. В Москве нельзя болеть и дико умирать. Голая страдающая баба страшнее и омерзительнее опрокинувшегося на спину жука. Она не вызывает ни желания, ни сострадания. Ее хочется вымести веником вон из квартиры. Я делаю вид, что хочу вызвать скорую помощь. На самом деле, я стою на рассвете и курю в ожидании, что будет дальше. После варенья ты перешла на котлеты и креветки. Солнце мое раскулачила мой холодильник.

Городская канализация сооружалась в течение 24 лет и до сих пор обслуживает лишь центральные районы. 95% московского населения не употребляет туалетную бумагу, предпочитая газеты и старые письма. Я жду прихода большевиков как награду за собственное инакомыслие, как отличительный знак непрозрачности дикаря, спасительной инаковости, как расплату за ложную идентичность, как экзортический способ продления русской материи. Я думал, московская мафия возьмет на себя все функции непроницаемости. Я думал! Но она оказалась подвержена коррозии всеобъемлющей одинаковости, она уже распорядилась отдать детей в престижные школы, они уже в Гарвардах пишут на отцов доносы, эти павлики Морозовы шиворот-навыворот.

Я обещал рассказать поподробнее о твоей детской пизде, светлой, не окруженной срамными делами, я обещал, но боюсь, что не справлюсь с заданием. Москву нетрудно обидеть, засомневавшись в ее бессмыслице, отсутствии логики, культурных ориентиров.

Красная площадь. Sur son ventre incline, qui me rappelé la rotondité de la Terre, vous découvrirez un curieux nombril, Лобное место, grand comme une piscine gonflable. Запад нам нужен ровно настолько, чтобы в нас самих его не было вовсе.

… год

Южная Африка – звонкая, как золотая монета, метафора. Кто ездит в метафору? Она и так уже в голове, самоценная альтернативная реальность. У нас своя географическая метафора: Сибирь. Нет иностранца, который бы не мечтал проехаться по транссибирской магистрали. Ехать же по ней – суетное безумие: менять мечту на скуку дней. Сибирь – мороз, ЮАР – огонь. Язычеством географических понятий мы все и живы. Но тем, кто в детстве потрошил куклы и смотрел, что у них внутри, кто в полной памяти любит открывать консервы метафор – сознательным конквистадорам подкорковых явлений поездка в ЮАР будет в кайф. И я проехался по транс-ЮАРской автомагистрали от Кейптауна до Претории с непередаваемым наслаждением взломщика.

К тому, что в ЮАР ходишь вниз головой, привыкаешь немедленно, если об этом долго не думать. Солнце, встав на востоке, резко уходит на север, – тоже можно привыкнуть, как к космическому последствию левостороннего движения в этой стране. А вот то, что пресловутая ЮАР, колыбель монстра-апартеида, обруганная в наших «правдах» до дыр, похожа на Россию до того, что кажется страной-близнецом, – это, конечно, культурный шок.

Но что значит: похожа? Физически Южная Африка – «постер» красавицы из глянцевого журнала. В томной бабе все сладострастно: и ноги, и взморье, и грудь – холмы Африки. К тому же ЮАР богата, породиста. Бьют по глазам небоскребы Кейптауна, скоростные дороги, эстетские виллы, рестораны на любой вкус; честь и совесть ЮАР – ее виноградные вина. Все обеспечено золотом и алмазами. Но чем больше говоришь с людьми, оторвавшись от лобстеров и страусиных стейков, тем яснее, что они больны «нашими» проблемами. Такие же, в сущности, «бедные люди».