Итальянский любовник - Шэрон Кендрик

Дома она переоделась в самое древнее барахло столетние забрызганные краской брюки цвета хаки и старую застиранную футболку с надписью "Привет, матрос!". Нашла розовые резиновые перчатки, наполнила ведро горячей мыльной водой и собралась помыть кафельную плитку на кухне.

Она только отжала тряпку, как раздался звонок в дверь. Она нахмурилась.

Нежданные гости не приветствовались в ее доме.

Она ревностно охраняла свое личное пространство и не любила, когда кто—то без спросу нарушает ее покой. Увы, такое случалось и было следствием ее работы. Кстати, одной из причин, по которым она не переезжала из крохотного поселка, в котором выросла, было то, что здесь ее все знали как просто Еву. Разумеется, местное телевидение не шло ни в какое сравнение с национальным, и ей не докучали преследователи, которые часто представляют опасность для телеведущих популярных каналов. И все—таки ее беспокоило, что человек, мелькающий по телевизору, становится чем—то вроде общенародного достояния. В ее родном поселке, к счастью, этот эффект едва ли мог проявиться.

Она открыла дверь, и во рту сразу пересохло. За дверью стоял Лука Карделли. Морской ветерок раздувал его черные волосы. Руки он засунул в карманы выцветших джинсов, облегавших его крепкие, накачанные мышцы.

– Лука, – сказала она, – Вот так сюрприз!

– Правда?

Вопрос поставил ее в тупик. Она беспомощно показала жестом на забрызганные краской брюки и ярко-розовые перчатки, которые машинально начала стягивать с рук.

– Едва ли я оделась бы так, ожидая гостей.

Темные глаза наткнулись на надпись на футболке, он издал картинный вздох.

– И тут появляюсь я, нахально полагая, что ты так оделась специально для встречи со мной?

– Но ты, кажется, больше не матрос, не правда ли? – с трудом отшутилась она, чувствуя, как дрожит и сжимается сердце. – К тому же, как тебе это ни покажется странным, но в магазине как раз передо мной закончились футболки с надписью "Привет, банкир!".

Она хотела заставить его прекратить так на нее смотреть и одновременно мечтала, чтобы это продолжалось вечно. Он засмеялся, удивляясь собственной реакции. Чувствовалось, что его тело в напряжении.

Очевидным образом он жаждал того, что выглядело бы не очень уместным в данной ситуации. При этом ему не хотелось выглядеть неопытным мальчишкой, которого столь сильно возбудила женщина.

– Может, ты меня все—таки впустишь? – мягко поинтересовался он.

Только благодаря недюжинной силе воли ее лицо оставалось спокойным.

– Зачем?

Последовала пауза.

– Выпить чашечку кофе.

Вот он, очередной затруднительный момент. Оба они прекрасно понимали, что о кофе вопрос даже не стоял. Дело было в ином. В чем именно? Ей стыдно было признаться себе самой, и она продолжала терзать себя сомнениями. Нет. Этого не может быть. Она вдруг поняла, что в ее голове крутится лишь одна навязчивая мысль. Его пылающие высокие аристократические скулы и сказочный блеск в темных глазах разрешили ее сомнения. Она могла бы сказать, что занята. Это было бы правдой. Что ей нужно принять ванну. Это тоже было бы правдой. Так что выбрать?

– Мне нужно в ванную.

– Прямо сейчас, – медленно протянул он, – именно сию секунду?

– Ну, безусловно, не сию секунду.

Он взглянул на нее с любопытством.

– А что ты делала?

– Мыла пол на кухне, – ответила она и неожиданно почувствовала триумф, увидев, как любопытство в его глазах сменилось изумлением.

– Мыла пол на кухне? – недоверчиво повторил он.

– Как видишь. Это случается у людей.

– У тебя нет уборщицы?

– Уборщица есть. Но нет штатной прислуги. И мне всегда нравилась тяжелая физическая работа.

Она превосходно помогает сконцентрироваться.

Лука Карделли понял, что Ева Питерс крепкий орешек. Он решил изменить стратегию.

– Ну, тогда ты не поужинаешь со мной сегодня вечером?

Она открыла рот, чтобы сказать:

"Только если лягу спать в девять", но из—за неловкости ситуации решила этого не говорить.

И почему это она должна сразу, не раздумывая, отклонять приглашения? Неужели ее карьера стала такой важной, что от удовольствий в жизни она наотрез отказалась?

– Боюсь, с ужином будет сложно. Мне вставать ни свет, ни заря, если, конечно, это не будет очень ранний ужин. Но, поскольку мы лишь недавно закончили ланч, не думаю, что мы успеем сильно проголодаться для раннего ужина.

Она шире открыла дверь. Она сделала это лишь потому, что когда—то он был к ней добр (так она сказала самой себе). И тут же улыбнулась, подумав, какая все—таки бессмысленная трата времени – самообман. Почему просто не признаться в этом себе? Ведь она не хотела, чтобы он уходил.

– Думаю, тебе лучше все—таки войти. А я вместо ужина приготовлю кофе. Но только ненадолго, ладно?

– Просто выкинь меня, когда захочешь, – манерно растянул он слова, с интонацией человека, которого еще никогда ниоткуда не выкидывали.

Он закрыл дверь изнутри с неким победным чувством, не в силах припомнить, однако, когда ему еще так долго приходилось бороться за чашку кофе.

– Эти дома явно не были построены для высоких мужчин, – смеясь, заметил он, следуя за ней по низкому темному коридору на кухню.

– Потому—то здесь и живет женщина среднего роста! Это старый дом. А в те времена люди были ниже.

Кухня блестела чистотой и пахла свежестью. Старомодный шкаф для посуды был битком набит причудливыми цветными фарфоровыми сервизами, а кувшин с медно—красными рдеющими хризантемами стоял на отмытом столе. За застекленной створчатой дверью открывался вид на море, покрытое барашками, серое и неспокойное сегодня.

– Мне нравится Хембл, – сказал он.

– Великолепно, правда? Вид каждый день новый, потому что море все время меняется. – Она взглянула на него. – Интересно, что ты чувствуешь, возвратившись сюда через столько лет?

Он уставился на море, вспоминая, что он почувствовал, когда впервые приплыл в эту сонную английскую гавань, молодой и свободный, не обремененный тяготами жизни. Это было пьянящее чувство.

– Осознаешь, какая ценная штука время, – проговорил он задумчиво, – как быстро оно летит. А твой старинный дом… – он подумал, какое лучше подобрать определение, – он юн и прелестен.

Ева искренне улыбнулась.

– Спасибо. Это бывший коттедж береговой охраны. Я живу здесь, сколько себя помню.

– Сказать честно, я ожидал увидеть другое.

Она налила воды в чайник.