На грани - Никки Френч

Безумие проникало ко мне в дом, принимая облик потенциальных покупателей. Один мужчина лет пятидесяти, коротышка с изуродованными ушными раковинами и волочащейся ногой, решительно встал на колени и принялся простукивать половицы — как врач, обследующий больного пневмонией. Я беспомощно стояла рядом, морщась от визгливой музыки, долетающей из паба. Другая покупательница, женщина примерно моих лет, с десятками серебряных сережек-гвоздиков в ушах, привела с собой трех громадных вонючих псов. При мысли о том, во что превратится квартира, если в ней поселятся эти зверюги, меня затошнило. В ней едва хватало места одному человеку. Один пес сожрал мои витамины, второй улегся у двери, распространяя удушливый запах псины.

Большинство покупателей задерживались в квартире всего на несколько минут, да и то из вежливости, а потом поспешно уходили. Некоторым было плевать на приличия. Пары иногда высказывали вслух все, что думали о квартире.

Вероятно, при поверхностном, мимолетном знакомстве Гай показался бы мне нормальным представителем человеческого рода. Но поскольку ему никак не удавалось продать мою квартиру, наше знакомство затянулось. Гай элегантно одевался, часто менял костюмы и пестрые галстуки с героями мультиков. Несмотря на жару, он не потел. Или потел тайком. Лишь несколько раз я видела, как капля стекает по его щеке. От Гая пахло лосьоном после бритья и эликсиром для полоскания рта. Постепенно я догадалась, что моя квартира для него — символ фиаско, которого он всеми силами пытается избежать. Для ее осмотра помощь агента не требовалась, но он все-таки сопровождал покупателей, даже в неудобное время, по вечерам или в выходные.

Наверное, не стоило удивляться, когда, проводив тощую, нервозную покупательницу, Гай заглянул мне в глаза и заявил:

— Нам обязательно надо как-нибудь вечерком пропустить по стаканчику, Зоя.

Мне следовало бы решительно отшить его, выплеснуть всю ненависть к нему, к его фальшивому загару и омерзительным эвфемизмам, но у меня не нашлось подходящих слов, и я выпалила:

— Думаю, нам надо снизить цену.

Ко мне заявился очередной покупатель, вооруженный рулеткой, блокнотом и фотоаппаратом. Вечер только начинался, Фред уехал в Йоркшир, чтобы за тридцать шесть часов привести большой заросший сад в порядок для программы, которую должны были показать по телевидению примерно через год. Он позвонил мне из паба и хриплым от выпивки и страсти голосом сообщил, что сделает со мной, когда вернется. Но мне было не до откровений: я готовила на компьютере доклад к «часу грамотности». Мне никак не удавалось построить секторную диаграмму. А ведь объяснения Дункана — или Морриса? — показались такими простыми и понятными! Но теперь на экране упрямо вспыхивало сообщение «Ошибка 19». Я курила и чертыхалась, а человек, который мог купить мою квартиру, а мог и отказаться, совал нос во все углы. Он измерял площадь комнаты, бесцеремонно открывал шкафы, поднимал потертый ковер, заглянул за повешенную Фредом жуткую драпировку и обнаружил на стене пятно, которое так и не высохло, несмотря на жару и сушь, открыл краны в ванной и простоял целую минуту, глядя, как льется вода. Когда он направился в спальню и загрохотал там ящиками комода, я не выдержала:

— Что вы делаете?

— Осматриваю помещение, — не моргнув глазом ответил он, глядя на сложенные стопками трусики, лифчики и старые колготки.

Захлопнув ящик, я направилась на кухню. Я давно проголодалась, но в холодильнике обнаружила только пучок увядшего зеленого лука, заплесневелую булочку, пустой коричневый пакет с единственной вишневой косточкой внутри и банку колы. В морозильнике нашлись упаковка креветок, срок хранения которых давно истек, и пакетик зеленого горошка. Стоя у холодильника, я выпила колу, вернулась к компьютеру и написала: «Наша задача — не просто научить читать, а заинтересовать чтением. Тщательно разработанный единый учебный план обеспечивает всеобщую компетентность учащихся...» Черт! И ради этого я стала учительницей? Чего доброго, скоро начну оперировать выражениями «трудозатраты» и «удовлетворительный уровень достижений».

Я сунула в рот три мультивитаминных таблетки и яростно разжевала их. Потом взялась за слишком громко названное «домашнее задание», которое вчера дала классу, а сегодня собрала и принесла домой. Я предложила детям нарисовать героев любимой сказки. Среди рисунков попадались и откровенные каракули. Например, зелено-черные зигзаги Бенджамина означали «Злой волк». Прямо абстракционизм. Джордан, любимой сказкой которого оказалась «Принцесса на горошине», изобразил зеленый кружок. Многие рисовали персонажей диснеевских мультиков — Бэмби, Белоснежку. Я перебрала рисунки, щедро раздавая хорошие оценки и ободряющие замечания, и сложила их в папку.

— Я ухожу.

Покупатель стоял в дверях, повесив на шею фотоаппарат. Он постукивал ручкой по передним зубам и глазел на меня. Я заметила, что плешь у него на макушке ядовито-розовая и волосатые запястья тоже обгорели на солнце. Так ему и надо.

— Хорошо.

О намерениях — ни слова. Козел.

Через несколько минут ушла и я — в кино с Луизой и ее подругами, которых я увидела впервые. Мне понравилось сидеть в темном зале в окружении женщин, жевать поп-корн и хихикать. Весело и безопасно.

Домой я вернулась поздно. На темном небе не виднелось ни одной звезды. Я открыла дверь и чуть не наступила на письмо, лежащее на коврике, — кто-то просунул его в щель почтового ящика. Аккуратный наклонный почерк, черные чернила. На очередного зануду не похоже. Я вскрыла конверт, не заходя в дом.

"Дорогая Зоя, хотелось бы мне знать, когда такие люди, как ты — молодые, симпатичные и здоровые, — начинают бояться смерти? Ты куришь (кстати, у тебя на пальце никотиновое пятно). Иногда употребляешь наркотики. Ешь что попало. Засиживаешься допоздна, а наутро у тебя не бывает похмелья. Наверное, ты думаешь, что будешь жить вечно и навсегда останешься молодой.

Зоя, несмотря на то что зубы у тебя белые, а когда ты улыбаешься, на щеке появляется ямочка, скоро ты постареешь. В общем, тебя предупредили.

Тебе уже страшно, Зоя? Я слежу за тобой. И никуда не денусь".

Я стояла у двери на тротуаре, толпа обтекала меня, меня толкали, а я смотрела на письмо. Потом поднесла к глазам левую руку и увидела на среднем пальце желтое пятно. Скомкав письмо в тугой шарик, я зашвырнула его в урну — в мусор, хлам, обрывки чужих жизней.

* * *

Сегодня на ней бледно-голубое платье на лямках. Подол прикрывает колени, на юбке следы мела, которые она еще не заметила. Лифчика на ней нет. Она побрила подмышки, ноги после эпиляции гладкие и нежные. Ногти на ногах покрыты светлым лаком, на большом пальце левой ноги он уже потрескался. Сандалии на плоской подошве, темно-синие, старые, стоптанные. Она загорела, волоски на руках стали золотистыми. Иногда мелькает млечно-белая изнанка рук, белые ямки под коленями; когда она наклоняется, я вижу, как медовый загар плеч и шеи сменяется белизной на груди. Волосы собраны в пучок на макушке. Концы выгорели на солнце, корни на затылке гораздо темнее. В уши она вдела маленькие серебряные сережки в виде цветочков. То и дело она теребит их большим и указательным пальцами. Мочки ушей довольно длинные. Над верхней губой глубокая вертикальная впадинка. Когда ей жарко, как сегодня, во впадинке скапливается испарина. И она промокает ее платком. Зубы белые, но я заметил, что в глубине рта несколько зубов отсутствует. Пустоты видны, когда она смеется или зевает. Косметикой она не пользуется. Я вижу выгоревшие кончики ресниц, сухость губ. С недавних пор у нее на носу высыпали веснушки. Желтое пятно на среднем пальце исчезло. Вот и хорошо. Колец она не носит. На запястье — крупные часы с Микки-Маусом на циферблате. Вместо ремешка — лента.