Я – Гагарин. «Звездные войны» СССР - Георгий Бес

Космонавты говорили, что самое трудное при испытании на центрифуге – это владеть своим голосом, когда на тело обрушиваются огромные перегрузки.

– Космонавт Гагарин к испытанию на центрифуге готов.

– Начина-а-эм, – немного нараспев ответил Станкявичус и повернул реостат управления.

Юрий поудобнее откинулся в кресле. Тренированное тело уже автоматически приняло необходимое положение: чуть-чуть собрано, сгруппировано, но без лишнего напряжения.

Космонавт почувствовал небольшой толчок, это начала раскручиваться центрифуга. Грудь сдавило, на плечи навалилась тяжесть. Савин увлекался спортивным пилотажем. Так что ощущения перегрузок были ему знакомы. Немножко сдавило дыхание, но хочется петь от радости в предвкушении полета. Но в обычном самолете перегрузки уходят сразу после взлета и набора высоты, чтобы вернуться уже при исполнении фигур высшего пилотажа. Но и там они не длятся больше нескольких десятков секунд.

Тут же перегрузки нарастали и нарастали. Юрий следил за показаниями акселерометра – прибора, регистрирующего ускорение. Его стрелка неуклонно шла по нарастающей: пятикратная перегрузка… восьмикратная… десять «же»… Еще больше…

Юрию стало гораздо труднее дышать. На плечи будто бы положили несколько мешков песка или свинцовой дроби, и тяжесть постепенно растеклась вниз, на грудную клетку и спину. Стало ломить позвоночник. Глаза то застилала пелена, то зрение рывком прояснялось.

– Как самочувствие?

– Нор-маль-но… – Юрий с трудом выталкивал воздух из стиснутых ускорением легких. Гортань отказывалась повиноваться, скулы сводило судорогой. Глаза периодически застилал багрово-серый туман.

На контрольном табло вспыхнула цифра «500», она подрагивала, будто бы на старом киноэкране, но воспринималась четко. Юрий попытался поднять руку, но она будто бы налилась свинцом. «Я должен!» – мысленно отдал себе приказ космонавт.

Что ж, мечтал о космической романтике – черпай ее теперь половником и ешь, пока глаза на лоб не полезут! В прямом и переносном смысле…

Злость на самого себя помогла, Юрий все же дотянулся до соответствующей кнопки и погасил цифру на табло. На экране появился следующий символ. И снова огромным усилием воли и таким же напряжением мышц кандидат в космонавты нажал соответствующую кнопку.

– Двенадцатикратная перегрузка, как самочувствие?

При таких перегрузках разговаривать было уже невозможно. Оставалось только трижды нажать на кнопку: «все отлично!» Никакого другого ответа Юрий для себя и не желал. Пытка, называемая экспериментом, продолжалась. Перенести ее во что бы то ни стало! И не по одному разу.

Казалось, что уже не свинцовая плита давит на все тело, а многотонный гидравлический пресс давит миллиметр за миллиметром на тело, размочаливая мышцы, с резкой болью растягивая сухожилия, перемалывая с легким треском кости. Но больше перегрузка пока не росла, и Юрий немного пообвыкся под этой страшной тяжестью.

– Двенадцать единиц перегрузки, предел опыта на сегодня, – заботливо сообщили наушники.

Савин уже с превеликим трудом различал, что ему говорят. Перед глазами сгущалась багровая тьма. В висках отбойными молотками стучала кровь, потяжелевшее в двенадцать раз сердце с трудом проталкивало сгустившуюся кровь по венам и артериям. И все же воля человека оказалась сильнее даже могучих планетарных сил и фундаментальных законов Ньютона.

Он выдержал двенадцать «же»!

Перегрузки спадали так же плавно, как и нарастали. Иначе – нельзя, остановится сердце или же произойдет кровоизлияние в мозг. Юрий не заметил, когда кабина центрифуги остановилась совсем. С тихим шипением поднялась прозрачная крышка. Над ним склонились люди в белых халатах.

– Осторожнее, расстегните привязные ремни. Юра, как самочувствие?

– Нормально… – Голова кружилась, тело было напряжено, словно ожидая, что чудовищный пресс перегрузок вернется вновь. Кровь стучала в висках: после того как ускорение вернулось к одному «же», и сердце погнало животворную субстанцию по артериям и венам. В глазах снова потемнело, но это быстро прошло.

– Не спеши, Юра, сначала оклемайся немного.

Савин медленно выбрался из кабины центрифуги, опираясь на заботливые руки врачей и лаборантов. Лейтенанта Гагарина отвели в комнату первичного медицинского осмотра.

– Товарищ лейтенант, раздевайтесь.

На голый торс будущего космонавта налепили вакуумные присоски датчиков электрокардиографа. С легким жужжанием поползла широкая лента, зашуршали по бумаге чувствительные лапки самописцев.

– Молодец, Юра! Смотрите, какая ровная кардиограмма, сердце работает нормально.

* * *

В обед все будущие космонавты встретились в столовой. И здесь им тоже были созданы особые условия, а рацион питания составлен врачами-диетологами с кандидатскими степенями. «Щирому украинцу» Павлу Поповичу, например, нужно было сбросить пару лишних килограммов, и он страдальчески смотрел в тарелку Андриана Николаева под шутки и смех остальных молодых парней – будущих покорителей космического пространства. Попович давился винегретом и с трудом заставлял себя проглотить жиденький постный супчик. А вот Николаев, наоборот, уминал хорошо прожаренный бифштекс с картошкой. На первое у него был наваристый украинский борщ со свиной косточкой. Космонавту необходимо было набрать массу после изнурительных тренировок на выживание в пустыне Каракумы. Первичный период адаптации Николаев уже прошел и теперь стремительно восстанавливал форму.

– Ну что, Юра, потрепала тебя центрифуга? – поинтересовался Владимир Комаров.

– Есть немного, – согласился Савин, откусывая порядочный кусок от бутерброда с маслом и черной икрой. Ему тоже доктора-диетологи прописали особую диету, чтобы поскорее восстановиться от перегрузок.

На сладкое подали шоколадные пирожные и некрепкий чай.

Будущие космонавты от души поблагодарили поваров, которые творили настоящие кулинарные шедевры. И это в то время, когда огромная страна еще далеко не полностью восстановилась после Великой Отечественной войны! Савину не нужно было ежедневных политзанятий, чтобы понимать: страна отдает своим защитникам все самое лучшее. Лишь бы не было войны – новой, страшной, гораздо более разрушительной. Все они жили в тени «ядерных грибов» Хиросимы и Нагасаки.

Даже в Москве в редкие увольнительные Юрий видел еще следы самой страшной войны. Энтузиазм людей, собственными руками строящих свое светлое будущее, был исключительно велик. И это были люди, которые умели мириться с бытовыми неурядицами. Но все же народ в Советском Союзе все еще жил и трудился в спартанских условиях. Практически все, что с нечеловеческими усилиями производил Советский Союз, шло на «оборонку».

Дюжина молодых и пышущих здоровьем парней – первопроходцев космической эры, жила взаймы у всего советского народа. А Юрий жил еще и взаймы у лейтенанта Гагарина.

Вот чего не было в истории мира, который покинул не по своей воле Юрий Савин, так это боевых тренировок будущих космонавтов. По крайней мере, он про такое в «своем» времени не читал.