Азъ есмь Софья. Царевна - Галина Гончарова

Вышло достаточно убедительно, тем более, что казаки в охране весьма недовольно поглядывали по сторонам и поигрывали кнутами.

А на следующее утро войско тронулось в поход к Каменцу.

Турки?

Татары?

Враг известный и привычный. Даст Бог — одолеем супостата.

* * *

Ровно через три дня царевна Ирина дала Софье свое согласие. И тут же получила по полной программе.

Двух девушек — секретарш для самых важных дел.

Деньги.

Несколько строительных бригад — бери и отправляйся на место. Стройматериалы подвезут, но только то, чего рядом не найти. И смотри, контролируй… девушки?

А ты прислушивайся, они плохого не посоветуют. Не сможешь справиться?

Пиши. Приеду, помогу.

Да нет, тетя, я не самоуверенна, просто хорошо знаю, что такое строительство. Помни, что ты царевна и не давай себя унижать.

С тобой еще казаков отправим, для безопасности… да и в монастыре тебе подмога будет. Там сейчас есть такая мать Манефа, вот с ней переговори, она кого хочешь построит.

И чтобы я не слышала про неподобающее поведение. Не подобает? Так сиди в тереме, пока не полиняешь!

Нет?

Тогда действуй. Ты царевна, тебе и карты в руки. Для всех ты на богомолье в монастыре. Почему этот монастырь? Да потому, что Ока рядом. Людям удобно будет на кораблях, на плотах прямо до места добираться. Не пешком же через всю Русь топать?

То‑то же…

Действуй, тетя.

С тем Ирина и укатила в Белопесоцкий монастырь, попрощавшись с братом. Хотя Алексей Михайлович вроде как и не против был… Ну да, новшество. Но ему‑то все преподнесли своеобразно, сказав, что царевна просто помолиться поедет, ну и икону с нее напишут, или еще что…

Про руководство проектом Софья промолчала, а царь и не спросил. А чего ему? У него жена, ребенок, опять же, бояре что‑то вякают, царевич старший в поход отправился… о другом голова болит. Так что Ирина фактически получила карт — бланш на свои действия, хоть такого слова и не знала.

Да и не хотелось царю вникать глубоко, был грех. А зачем? Вникать — это потом что‑то делать надобно, как‑то реагировать. А позиция «трех обезьянок» — она иногда выгоднее. Да, супротив обычая. Но ежели на пользу делу, то, может, и стоит в сторону‑то поглядеть? Уж сколько бед царю те обычаи доставляли — и сказать нельзя. Бояр от кормушки оттерли? Тоже неплохо, перетопчутся. Хоть где‑то воровать не будут. Сестра к делу приставлена? так это и вовсе радость, что Аринушка не горюет больше в тереме. Одним словом — со всех сторон хорошо, а стало быть — всех шептунов и наушников — гнать! Можно — палкой.

Приют для детей начинал строиться.

* * *

Ян Собесский тем временем занимался укреплениями. Каменец состоял из Старого и Нового города плюс несколько укреплений. И взять Старый город было сложнее. Вот Новый…

Раньше — нет, раньше с ним бы не справились, но пушки и бомбы сильно подорвали доверие к надежности крепостей.

Что ж, оставалось собрать ополченцев, расставить на стены своих людей, кого куда — и кое‑что провести в Новом городе. Сделать сюрприз людям.

Старый‑то на каменном основании, да рвом окружен… ров, конечно, можно осушить но Новый город взять проще, и из него ударить уже по старому. Он бы так и сделал — и не стоит считать турок глупее себя.

А вот готовиться — стоит.

И Ян гонял всех в хвост и гриву, понимая, что не успевает многого, но тем не менее, это надо, надо, обязательно надо сделать.

И сделал.

А потом смотрел со стены на то, как маршируют турецкие полки.

Пятнадцатого августа армия Османов подошла к городу.

Впрочем, одним укреплением стен Ян Собесский не ограничился.

Под командованием его были и легкие войска, кавалерия, которой было под силу многое. И в городе от них было мало прока. Собесский недолго думая, отпустил кавалерию с наказом — не давать спуска врагу. Тревожить и тревожить его, неустанно и неусыпно, дабы турки и в кусты меньше, чем по десятку не ходили…

Чай, ляхам на своей земле все углы ведомы, а вот татары здесь чужие. Так пусть летят стрелы, свистят пули, а откуда… прилетела, ударила — и Бог весть.

Почти тысячу кавалеристов разбили на десять соединений, назначили их командирами самых осторожных и повелели идти — и тревожить турецкое войско, день за днем, час за часом, чтобы не ведали они покоя на чужой земле, но в драку не вступать.

Отходить, рассыпаться, прятаться — и опять подходить — и уничтожить захватчиков, как бешеных собак.

Даже когда встанут они под стенами Каменца, не давать им спуска. В единый отряд не соединяться, потому как тысяче человек двигаться сложнее, а подстеречь и найти их легче. А вот ежели падет Новый город — тогда идти вперед.

И уговорились о сигналах флагами и цветными огнями, кои будут подавать из города отрядам, да и друг другу.

Люди ушли.

Впрочем, не все ушли тревожить турок. Кое‑кто остался, чтобы постоянно патрулировать окрестности. Две сотни всадников.

Не верили ни Собесский ни Володыевский в людскую честность — и знали, что коли прознают турки об их приготовлениях — многое насмарку пойдет. Людскими жизнями заплатить придется, а кровь не водица. А потому — смерть всем перебежчикам.

Был разработан план — и Собесский, с вдохновением отчаяния, принялся превращать Новый город в смертоносную ловушку. Он укреплял стены снаружи так, чтобы те выглядели грозно, но кое — где специально оставлял едва заметные опытному взгляду бреши. Пусть рвутся там, где ему будет удобнее.

А еще…

Коли враг прорвется в Новый город — надобно будет ему отрезать дорогу в Старый. Благо, есть и порох, и бомбы, сложить все в нужном месте, да и подорвать, когда надобно будет.

Четыре человека знали о том плане. Сам Собесский, Володыевский, да еще капитан Ян Букар и Владислав Вонсович. Любой из них четверых, кто уцелеет, в должный миг обязался поджечь заклад — и пусть погребет и их под обломками крепости, но и врагов они с собой на тот свет заберут.

Было все заложено таким образом, чтобы при взрыве камни перекрыли дорогу к мосту в Старый город и разбирать их пришлось долго, даже ежели просто взрывать.

Мужчины готовились к смерти. И единственное, что огорчало их — жены не собирались уходить, спасая свои жизни.

— Пусть лучше меня рядом с тобой положат, чем без тебя век доживать — просто высказалась Барбара. О ее любви к пану в городе только слепой и глухой не знал, но и осудить ни у кого язык не поворачивался. О том, что пани Кристина уехала, бросив мужа, да и родных, на произвол судьбы — тоже знали и осуждали негодяйку. А Бася…