This War of Mine (Ремейк) - vagabond

было противно. Мать начала петь караоке, ближе к ночи. На мои жалобы, что мешают спать, ей было по*уй, знаете, что она мне сказала? «Если захотел бы уснуть — уснул бы. Ты мало устаешь». В то время был зависим, слаб. Сейчас бы ей дал по е*алу за такую х*йню, и заодно бы инвалида этого е*аного ушатал, но в то время вообще боялся человека ударить, несмотря на превосходство. Отношения наши совсем испортились, мы уже практически не общались, постоянно сидел в своей комнате за закрытой на щеколду дверью, копил деньги потихоньку, мечтал о всяком. В то время мамка видя, что у меня водится баблишко, перестала варить еду, все покупал сам, варил сам. В какой-то момент она начинает разговор о том, что хочет купить мне квартиру, чтобы мы жили отдельно. Только квартира должна быть хорошей квартирой, не хуже той, в которой живу сейчас. Проходит три месяца и вдруг она мне празднично заявляет: «купила тебе квартиру!» Радоваться не спешил, и не зря. Оказалось, что это квартира в бывшем общежитии, «студия», метров пятнадцать с микрованной, засранный подъезд, соответствующий контингент. Естественно, никого не посылал и вообще — мать ни разу не оскорблял, хотя нет, было дело после книжек всяких, когда мы ссорились, она оскорбляла меня, тупо переводил стрелки. «Как ты можешь» — слышалось из ее еб*ного рта. «Ты меня так же оскорбляешь, то есть тебе можно?» Она: «Я — мать!» Занавес. Отказался от этого клоповника, но квартира-то уже куплена, старался не думать об этом факте. Мать каждую неделю пыталась меня уговорить туда переехать, потом подключался этот пи*орас, который с ней жил. Вежливо посылал иродов. Потом вдруг к этому пи*ору стал заезжать быдло-племянник, который недавно пришел из армии. А потом мамка и сожитель поставили меня перед фактом: «съезжай по-хорошему!» Через месяц этот пи*ор-сожитель привел племянника и еще одного здорового мужика и грубо потребовали грузить все в машину, которая уже стояла у дома. Я ох*ел. Мать натравила на меня грозных мужиков! Мать, которая должна меня защищать, выставляет меня из квартиры силой! Конечно, мог никуда не собираться, отбирать мои вещи, но в тот момент понял одно: если она даже мужиков позвала меня выпроводить, то потом начнется преисподняя, этот племянник будет тут круглосуточно сидеть, е*ать мозг, травить, мешать сычевать, конечно тоже мог мстить потом матери, но это не жизнь. В тот момент мать перестала быть для меня таковой, просто вычеркнул ее из своей жизни, молча собрал вещи и переехал. Дальше началось самое смешное: «Это не я! Я не знала!» А сожитель был каблуком, она такого себе искала и нашла, чтоб быть главной. Он бы это без ее ведома никогда не сделал. Когда предлагал вернуться, раз это не она, то она тут же затыкалась, переводила тему, забавно. Выдержал в той квартире год, у меня начался реальный психоз от быдло-соседей, которые постоянно бухали и слушали громко музыку днем и ночью, потом снял нормальную в центре, но это уже другая история. На своем пути встречал многих плохих людей, но самые мерзкие всегда оказывались женщины. Только женщин искренне хотел убить, особенно это обострилось после того, как понял всю суть их аргументации. С тех пор не считаю женщин за людей и никогда с ними не спорю.

— Интересно, — наш водитель собирается вынести вердикт, — ты стал геем? Или латентный? Давай, колись!

Произошел тот самый эффект в виде «закадрового смеха», но без участия сосредоточенного за наблюдением сержанта и не менее сконцентрировавшегося на плане меня.

Несмотря на все его обидные заявления о женщинах Буна и Уокера, последнего, если поймать в момент, когда он не начеку, он признается, что однажды любил девушку, которая его бросила — это была его возлюбленная еще со школьных времен, с которой он встречался десять лет с периодическими перерывами и даже был обручен до тех пор, пока она не бросила его и не вышла замуж за одного из его ближайших друзей.

— И мы до сих пор все вместе дружим, — говорит он каким-то свирепым голосом. — Они из тех пар, которые любят фотографировать себя на досуге и увешивать этими снимками весь свой чертов дом. Иногда прихожу к ним в гости и разглядываю фотографии, на которых моя бывшая невеста веселится и развлекается так, как когда-то делали мы вместе. Приятно, когда у тебя есть друзья.

Сразу после восхода солнца конвой из девяносто машин пересекает мост через реку и заезжает в город «R». Это один из тех расползающихся городов третьего мира из глины, кирпича и шлакоблоков, которые, наверное, выглядят довольно раскуроченными даже в свой хороший день. В это утро над разрушенными строениями клубится дым. Большинство зданий у дороги выщерблены и изрыты воронками. Над нами пролетают Кобры, выплевывая пулеметный огонь. По развалинам бродят собаки.

Конвой останавливается, чтобы подобрать морпеха из другого подразделения, которого ранило в ногу. Несколько машин обстреливают из пулеметов и РПГ. Морпехи открывают ответный огонь и заново отделывают жилой дом примерно дюжиной гранат из Mark‑19. Через час мы выезжаем за пределы города и направляемся на север. Мертвые тела разбросаны по обочине дороги — в основном, мужчины, вражеские бойцы, некоторые до сих пор с оружием в руках. Также попадаются расстрелянные легковушки и грузовики со свисающими через борта телами. Мы проезжаем мимо разбитого и сгоревшего автобуса, с обугленными останками человеческих тел, как и прежде сидящими у некоторых окон. На дороге — обезглавленный мужчина, а рядом на спине лежит мертвая девочка — лет трех-четырех. Она — в платье и у нее нет ног.

Мы едем дальше, через несколько километров делая остановку, пока батальон вызывает вертолет для удара по иракскому бронетранспортеру впереди. Сидящий рядом со мной Хоффман вскрывает свой сухой паек и украдкой вытаскивает пакетик Charms.

— Только никому ни слова, — разворачивает конфеты и набивает ими полный рот.

В десять утра разведбатальон получает приказ покинуть шоссе № 9 — основную дорогу, ведущую на север из города «R», и свернуть на узкую грязную проселочную дорогу, чтобы охранять по флангам основную боевую силу морской пехоты. В месте, где мы сворачиваем с шоссе, в канаве лежит мертвый мужчина. Через двести метров после трупа мы видим фермерский дом с семьей на пороге — люди машут нам, когда мы проезжаем мимо. Перед следующим домом две старушки в черном подпрыгивают, радостно вопят и хлопают в