Первый блицкриг, август 1914 - Барбара Такман

«8-я германская армия в бою под Гумбиненом, — справедливо заметил И. И. Вацетис, — потерпела крупную неудачу, которая при продолжении боя могла бы обратиться в катастрофу»[28].

Круги от поражения под Гумбиненом прошли по Восточной Пруссии, вызвав повальную панику, быстро достигли Берлина и наконец докатились до Кобленца, где находилось верховное главнокомандование германских вооруженных сил. Трудно переоценить тяжесть того гнетущего впечатления, которое Гумбинен произвел на германских военачальников. На фоне цепи побед на Западном фронте огромная неудача на Востоке. Было нетрудно представить себе ближайшие последствия — марш русской армии на Берлин, до которого от Восточной Пруссии рукой подать. Разочарование было тем сильнее, что самоуверенные германские генералы заранее обещали победу над русскими войсками. В действительности, подчеркивает А. М. Зайончковский, «вместо того чтобы разбить и отбросить русскую армию к Неману, германцы вынуждены были, понеся потери, быстро отступать. При этом высшие начальники, а также кадровые, резервные и ландверные войска не показали оперативного и тактического превосходства над русскими, а некоторые германские части не обнаружили и необходимой доблести, в чем германцы считали бесспорное превосходство за собой»[29].

В Германии происходят те события, о которых в целом удовлетворительно рассказала Такман: Притвица и его начальника штаба Вальдерзее увольняют в отставку, Гинденбург и Людендорф срочно выезжают командовать в Восточную Пруссию. Самое главное — Мольтке принимает решение об усилении Восточного фронта за счет Западного. В двадцатых числах августа в Кобленце происходит серия совещаний, на которых первоначально предлагается перебросить в Восточную Пруссию шесть корпусов и одну кавалерийскую дивизию[30]. Поразмыслив, — ограничиваются отправкой на восток двух корпусов — гвардейского резервного, Одиннадцатого армейского корпуса и 8-й саксонской кавдивизии. Пятый корпус пока задерживается в Меце в ожидании — в зависимости от развития обстановки — назначения также в Восточную Пруссию. Это происходит в преддверии решительного сражения в начале сентября на Западном фронте — битвы на Марне. Больше того, оба корпуса были взяты из ударной правофланговой группировки германской армии, заходившей на Париж. Тем самым подрывался в самой основе хваленый план Шлиффена, Гумбинен начисто стер в памяти Мольтке многолетние наставления Шлиффена, который даже на смертном одре в 1913 году бормотал: «Не ослабляйте, а усиливайте правый фланг!».

Последствия всего этого стали ясны в начале сентября, когда свершилось «чудо на Марне» — немцы были отбиты у ворот Парижа, у них не хватило сил для последнего удара…

И в эти дни, когда героизм русского солдата спасал Францию, требования Парижа усилить давление на немцев превратились в лавину, подавившую здравый смысл в Ставке русского верховного главнокомандования. Начиная с пятого августа, когда было передано отчаянное обращение французского правительства, посол Франции в Петербурге Палеолог обивает пороги русских ведомств, домогаясь ускорения наступления в Восточной Пруссии. Его мемуары рисуют поразительную картину. Прослышав, что даже Янушкевич и Жилинский (оба не бог весть какие стратеги) заявили: «Поспешное наступление в Восточную Пруссию осуждено на неудачу, так как войска еще слишком разбросаны и перевозка встречает массу препятствий», посол тринадцатого августа заламывает руки, закатывает глаза и с крайней галльской экспансивностью восклицает: «Подумайте, какой тяжелый час пробил для Франции!»

Двадцать первого августа, то есть на другой день после Гумбинена, Палеолог помечает в своих записках: «На бельгийском фронте наши операции принимают дурной оборот. Я поручил указание воздействовать на Императорское Правительство, дабы ускорить насколько возможно начало наступления русских армий». И наконец двадцать шестого августа Палеолог получает из Парижа телеграмму (текст которой набран в его книге курсивом): «Из самого надежного источника получены сведения, что два вражеских корпуса, находившихся против русских армий, переводятся сейчас на французскую границу. На восточной границе Германии их заменили части ландвера. План войны Большого германского Генерального штаба совершенно ясен, и нужно настаивать на необходимости самого решительного наступления русских армий на Берлин. Срочно предупредите российское правительство и настаивайте»[31].

В тот день — двадцать шестого августа, когда в Париже сочинялась эта телеграмма, — происходил процесс, обратный описанному в ней, — два германских корпуса действительно были на колесах. Только направлялись они с запада на восток…

Под Гумбиненом русская армия до конца выполнила свой союзнический долг. Не сразу и не вдруг такая точка зрения утвердилась в оценке начального периода Первой Мировой войны, ибо только с течением времени, с появлением новых документов удалось выработать научно обоснованный взгляд на значение этого сражения. В 1920 году Л. А. Радус-Зенкович задавал риторический вопрос: «Кто знает, не Гумбиненское ли сражение помешало императору Вильгельму осуществить его молниеносный удар на Францию и явилось, таким образом, первопричиной «затяжной войны» и окончательного поражения императорской Германии»?[32]

В вышедшей в начале 20-х годов книге французского генерала Дюпона «Германское высшее командование в 1914 г.» (предисловие к книге написал Жоффр) было сказано: «Два корпуса сняты с французского фронта: корпус, дублировавший гвардию, или гвардейский резервный отнимают от армии фон Бюлова, а Одиннадцатый армейский корпус от армии фон Гаузена. Их сопровождает 8-я кавалерийская дивизия… В этом, быть может, и было наше спасение. Представьте себе, что гвардейский резервный корпус находился на своем месте седьмого сентября между Бюловым и Клюком, а Одиннадцатый армейский корпус с 8-й кавалерийской дивизией оставался в армии фон Гаузена у Фер-Шампенуаза. Какие последствия! От этой ошибки начальника Генерального штаба фон Мольтке другой Мольтке, его дядя, должен был перевернуться в гробу»[33].

В 1937 году, в двадцать третью годовщину победы под Гумбиненом, в Париже вышла брошюра, в которой были собраны оценки этого сражения рядом крупных деятелей на Западе. Французский генерал Ниссель, видный военачальник в годы Первой Мировой войны, прямо заявил: «Всем нам отлично известно, насколько критическим было тогда (во время битвы на Марне) наше положение. Несомненно, что уменьшение германской армии на два корпуса и две дивизии, к чему немцы были принуждены, явилось той тяжестью, которая по воле судьбы склонила чашу весов на нашу сторону», У. Черчилль в статье, опубликованной в мае 1930 года в газете «Дейли телеграф», отметил: «Очень немногие слышали о Гумбинене, и почти никто не оценил ту замечательную роль, которую сыграла эта победа. Русская контратака Третьего корпуса, тяжелые потери Макензена вызвали в 8-й немецкой армии панику, она покинула поле сражения, оставив на нем своих убитых и раненых, она признала факт, что была подавлена мощью России».