Креативный мозг. Как рождаются идеи, меняющие мир - Элхонон Голдберг

Резонанс с важнейшими социальными и культурными темами. В противоположность предыдущему качеству, это может показаться парадоксальным. Великая личность и, определенно, гений идут впереди общества, но, чтобы гений выжил, его работа должна быть признана обществом как важная и значимая, иначе она будет потеряна для истории и культуры. В этом утверждении заключен парадокс: чтобы быть признанной, творческая личность должна идти впереди общества, но не сильно обгонять его. Если, по какому-то невероятному стечению обстоятельств, гений-кроманьонец выдумал бы дифференциальные уравнения, изобретение бы не достигло глухих ушей общества, было бы проигнорировано и забыто. Для меня столь мучительна мысль о слишком опережающих современность креативных выбросах, не способных произвести эффект, что я решил посвятить этому отдельную книгу.

Умение вести себя в обществе. Одни в высшей степени творческие личности известны в истории благодаря умению вести себя в обществе и приспосабливаться, а другие были лишены этого полностью. Примером первых был Леонардо, а последних – Караваджо. Будучи, возможно, чуждыми креативности, социальные качества творческих личностей играют важную, иногда предопределяющую роль в доступе к ресурсам, необходимым для поддержки креативности, и даже в том, какая участь будет уготована продукту творчества. В некоторых случаях эти качества могут означать даже разницу между бессмертием и забвением.

Благоприятная культурная среда. В историческом плане одни общества и эпохи были богаче открытиями и инновациями, чем другие. Такими эпохами обычно считаются Золотой век Афин и Ренессанс Флоренции, но были и другие. Взаимоотношения творческой личности и культурной среды, в которой она живет, заслуживает более внимательного рассмотрения.

Из вышеизложенного очевидно, что креативность представляет собой очень сложную конструкцию, состоящую из многих подвижных частей, часто противоречивых. Также очевидно, что многие предпосылки и ингредиенты креативности едва ли хорошо согласуются между собой. Это значит, что поиск отдельного ключа к творческому процессу будет бесполезным, существуют многие пути к креативности и могут быть многие и различные характеристики «творческой личности». И может быть так, что эти различные черты, характеры и предпосылки противоречат друг другу.

Мы часто говорим о креативности, как будто это единичное свойство, как будто человек может иметь или не иметь его или может иметь в какой-то степени – быть высококреативным, умеренно креативным или вообще не креативным. Но такой подход, при всей его логической крайности, подразумевает, что высококреативный математик будет также высококреативным хореографом, а высококреативный новеллист будет высококреативным архитектором. И что, кто-нибудь считает это правдой? Да, некоторые типы талантов кажутся согласованными в высокой степени: хорошие математики часто оказываются прекрасными музыкантами-любителями. Но точно так же, если не больше, такие таланты, ориентированные на определенную сферу, вообще не связаны между собой.

Любой конкретный творческий процесс не является абстрактным предприятием; он происходит внутри определенной области человеческой деятельности, строится на определенном массиве знаний, опыта и навыков, уникальном для этой области. Учитывая все это, насколько обоснованно считать креативность единичным даром? Точно так же, как существуют «многие виды интеллекта», не всегда строго согласующиеся, скорее всего, существуют «многие виды креативности», которые основаны на различных множествах нейронов. Если так, то будет большим заблуждением вообще задавать «вопрос креативности». Сама постановка этого вопроса часто предполагает, что креативность представляет собой монолитную черту; но это предположение, очевидно, ложное. То, что существуют множественные и, вероятнее всего, совершенно различные виды креативности, даже в пределах одной области человеческой деятельности, становится очевидным, если рассмотреть жизнь и стиль работы великих математиков.

Математику иногда называют «царицей наук». Далекая от простого манипулирования числами, так называемая чистая (теоретическая, в отличие от прикладной) математика требует исключительного подвига воображения, способности вызывать в воображении абстрактные объекты, лишенные явных параллелей с любой эмпирически очевидной физической реальностью. Предполагается, что умственные процессы математиков, которые произвели революцию в науке, представляют собой креативность в чистом виде. Рассмотрим двух по всей вероятности самых великих и наиболее креативных математиков всех времен: Эвариста Галуа (1811–1832) и Карла Фридриха Гаусса (1777–1855). Каждый из них внес эпохальный вклад в самые разные области математики, включая алгебру, геометрию, теорию чисел, теорию групп и другие. Хотя личности этих ученых и стили их работы не могли бы быть более различными.

Галуа был типичным мятежником, глубоко погрязшим в политической мешанине постнаполеоновской Франции. Его короткая и мимолетная жизнь была полна политической и физической конфронтации. Он умер от выстрела в живот на дуэли в возрасте двадцати лет, но за свою короткую жизнь сделал ряд выдающихся открытий во многих областях математики, в том числе в алгебре, теории групп и алгебраических уравнений. Многие из его математических прозрений были поспешно обобщены в письме к Огюсту Шевалье в ночь накануне дуэли5. Напротив, Гаусс, политически консервативный отец шестерых детей, был благословлен долгими и размеренными годами жизни. Гаусс известен тем, что он тщательно и вдумчиво перерабатывал собственные идеи, прежде чем публиковал их, и тратил на это многие годы или, возможно, десятилетия. Его стиль работы был столь тщательным, что, как предполагают, Гаусс без необходимости десятилетиями откладывал публикацию важных результатов6.

Можем ли мы допустить, что творческий процесс этих двух великих математиков разворачивался сходным образом, что их траектории совпадали? Очень маловероятно, особенно если принять во внимание ярчайшее различие в их личностных качествах и обстоятельствах: короткая, мимолетная жизнь Галуа, жизнь молодого революционера, и упорядоченная, внешне непримечательная жизнь Гаусса, который дожил до глубокой старости. Весь мой опыт в образовании привел меня к выводу, что можно лучше понять суть любой идеи, если познакомиться также и с личностью ее автора и его жизненными обстоятельствами. Это в равной степени верно для любой попытки реконструировать творческий процесс, породивший нетривиальную идею. И весьма маловероятно, что диаметрально противоположные личности Гаусса и Галуа следовали похожим творческим маршрутом к пантеону математики.

Подобные контрасты наблюдаются в совершенно иной области творческого выражения: в музыке. Вольфганг Амадей Моцарт (1756–1791) и Людвиг ван Бетховен (1770–1827) представляют другую наглядную иллюстрацию. Моцарт написал три свои последние симфонии – Тридцать девятую, Сороковую и Сорок первую – за несколько недель7. Напротив, Бетховен работал медленно – ему потребовалось шесть лет, чтобы сочинить свою девятую, по некоторым оценкам величайшую, симфонию8. Хотя Бетховен прожил намного более долгую жизнь, его творческое наследие было не таким богатым, как у Моцарта. Можно было бы предположить, что творческий процесс этих двух великих композиторов был различным. Мой друг Гарри Баллан, музыковед, превратившийся в юриста, заметил, что симфонии Бетховена «архитектурны», построены по плану, тогда как симфонии Моцарта «спонтанны», возможно, лишены запланированного замысла. Это позволяет предположить очень разный творческий процесс.