Загадка о двух ферзях - Антон Кротков

«Битву за Ла-Манш» Минасевич не выиграл: из-за перегрева двигателя ему пришлось посадить самолет на воду. Тем не менее в Шербуре спасенного экипажем шотландского парохода летчика встречали, как героя. Однако не обошлось без курьеза. В газетах с теплой иронией писали, что летчик не смог самостоятельно сойти с трапа корабля на пирс по причине переохлаждения, а главным образом из-за того, что вытащившие его из воды едва живым моряки усиленно лечили гостя спиртным, коего на борту было несколько сотен тысяч галлонов – судно везло во Францию экспортный шотландский виски.

После этого полета Минасевич сделался весьма популярен в Париже. Он первым ввел моду на национальные мотивы в одежде – задолго до Дягилева с его знаменитыми Русскими сезонами. Местные модники подражали экстравагантному стилю Минасевича. Высокий, осанистый, с мужественным загорелым обветренным лицом, он был фантастически хорош и необычен на парижских улицах в папахе из белого барашка, в черном чекмене с серебряными газырями, при кинжале в серебряных ножнах. В Париже Минасевич свел дружбу со многими интересными людьми. Его хорошими друзьями были Клод Моне, Ренуар… Там же он сошелся с таинственными людьми из русской эмиграции, за которыми присматривала русская контрразведка и французская полиция.

Наблюдающий из толпы за разговором летчика и премьера поручик Вильмонт знал, что лихой штабе-капитан Минасевич связан с группой революционеров, проповедующих кровавый политический террор. Несколько часов назад поручик узнал от своего информатора о готовящемся покушении и сразу бросился на аэродром. Он даже не успел предупредить свое начальство, ведь даже минутное промедление могло обернуться катастрофой. Двух предшественников Стольцева на посту премьер-министра революционеры убили. На него самого охотились, как на зверя. На приговоренного к смерти государственного деятеля было совершено двенадцать покушений. После последнего из них Стольцев всегда носил перчатки, чтобы прикрыть ожоги. Полгода назад злоумышленники подожгли бальную залу в доме киевского генерал-губернатора. Однако премьер оставался в объятой пламенем комнате, пока не пропустил вперед всех дам. Следствием такой утонченной учтивости стало то, что паникующие люди сбили Стольцева с ног, повалили на пол и пробежали по нему. Охраны премьера почему-то в этот момент рядом не оказалось. Когда Стольцева наконец вынесли на улицу, весь его парадный мундир был залит расплавленным золотом. Великолепные орденские звезды, усыпанные алмазами, превратились в кусочки оплавленного металла. Стольцев сильно обгорел, особенно пострадали кисти его рук, которыми он закрывал лицо от огня. Но премьер уцелел и продолжил реформы, которые одни считали прогрессивными, а другие кровавыми.

Каждая неудача подвигала противников Стольцева изобретать все более изощренные способы покончить с ним. Любому профессионалу было ясно, что такая игра с огнем не может быть долгой, ибо каждый промах повышает шансы охотников на успех. Теперь же враги государства могли выиграть. Поэтому ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы Стольцев полетел в небо наедине с тайным агентом революционеров.

Однако, зная о сложном характере премьера, контрразведчик понимал, что ситуация вполне может выйти из-под контроля и тогда случится непоправимое.

– Вы непременно должны отговорить его! – обратился Вильмонт к начальнику личной охраны премьера.

– Хорошо, я попытаюсь, – как-то неуверенно пообещал полковник.

Коротко переговорив со своим подопечным, он вернулся, всем своим видом показывая, что предотвратить приближающуюся катастрофу не в силах.

– Что я могу! – полковник только развел руками. – Надеть на главу правительства наручники и силой вывезти отсюда в закрытом автомобиле? Поверьте, я бы с радостью это сделал для его же блага. Или полетел бы вместе с ним. Но в этом аэроплане только два места.

– Что он вам ответил? – с ужасом глядя, как премьер залезает в самолет с помощью своего будущего убийцы, воскликнул Вильмонт.

Полковник смотрел туда же. На виске его пульсировала синяя жилка. Казалось, что дьявольская машина специально построена так, чтобы облегчить задачу убийцам. Кабина летчика хоть как-то была защищена, а место пассажира было обыкновенной деревянной скамьей без спинки и ручек. Простая табуретка, приколоченная гвоздями к двум деревянным продольным балкам – основанию аэроплана. В полете несчастный безумец ничем не был пристегнут к зыбкой опоре. Внезапный порыв ветра или крутой крен – и решившийся на смертельный номер циркач-любитель мог оказаться в свободном полете, чтобы через несколько секунд впечататься в землю.

С ужасом глядя на то, как доверенный ему человек неловко пробирается по сети тонких проволок – растяжек к своей гильотине, полковник ответил Вильмонту:

– Он сказал мне: «Я не верю, что русский офицер способен на бесчестный поступок.

Французский моторчик фыркнул несколько раз синими облачками дыма – и вдруг взревел. Полетели сорванные горячей волной фуражки, картузы и женские шляпки. «Фарман», похожий на рыночный балаган своей громоздкой проволочно-полотняной конструкцией, начал разбегаться.

Аэроплан неуклюже скакал по неровностям летного поля. Вильмонт провожал его взглядом, чувствуя, как тяжелеет на сердце. У молодого человека перехватило дыхание, когда ему показалось, что сейчас этажерка врежется в деревья, растущие на краю аэродрома. Однако метров за пятьдесят до них аэроплан все-таки смог оторваться от земли. Затем набирающий высоту крылатый аппарат начал удаляться в сторону Финского залива, пока постепенно не исчез из виду.

Когда затих гул авиационного двигателя, начальник охраны премьера едва слышно произнес:

– Я застрелюсь…

Прошло восемнадцать минут. Какова же была радость наблюдателей, когда вдали появилась точка возвращающегося самолета! Сделав торжественный круг над головами тысяч зрителей, «Фарман» мягко коснулся земли велосипедными колесами и, весело подпрыгивая, побежал к тому месту, откуда начал свое воздушное путешествие.

Но Вильмонт только тогда вздохнул с облегчением, когда увидел позади пилота солидную фигуру премьера. Вцепившись обеими руками в проволочные растяжки, Стольцев выглядел бледным, но, кажется, улыбался…

Стоящий рядом с поручиком полковник, казалось, вот-вот начнет приплясывать от счастья, обнимать и расцеловывать всех окружающих. И уж точно, забыв про чины, законы приличия и нелепые, как оказалось, подозрения, бросится на шею обоим авиаторам.

Премьер вылез из самолета потрясенный, но довольный. Он принялся рассказывать журналистам о своих впечатлениях. Вильмонт же не спускал глаз с Минасевича. Восторженные почитатели уже повесили на шею летчика лавровый венок; дамы дарили ему шикарные букеты; толпящиеся перед летчиком фоторепортеры, пытаясь найти самый выигрышный ракурс, мешали друг другу и переругивались. Но авиатора словно не задевала суета, творившаяся вокруг него. Он отвечал на комплименты красавиц, позировал газетчикам в кабине своего самолета, но казался отстраненным, невовлеченным.

Но вот Минасевич увидел кого-то в толпе и резко помрачнел. Вильмонт проследил глазами за его взглядом и заметил ту, о встрече с которой давно мечтал. Среди женщин, старающихся приблизиться к авиатору, мелькнул знакомый Вильмонту силуэт. Юная особа в скромном, но элегантном наряде тоже вручила летчику букетик, что-то быстро сказала, улыбнулась, придерживая на ветру широкополую соломенную шляпу, и отошла. Штабс-капитан с понурым видом приказал своему механику срочно подготовить машину к новому полету.