Смертник - Владимир Махов

Позже он наложил на руку повязку, смоченную в растворе антисептика, чтобы предотвратить возможное заражение.

Ему долго не спалось. Он надеялся на то, что все худшее позади, дальше будет полегче.

Дурак.

Дальше было еще хуже.

Красавчик очнулся от зыбкого полусна. Было еще светло. Радужные разводы на мыльном пузыре затеяли игру со светом.

Есть не хотелось. Сталкер достал из рюкзака маленькую частицу большого мира – мобильный телефон, попробовал проделать то же, что и вчера, но экран остался черным. Он мог бы поклясться, что заряжен мобильник на сто процентов. Обычно после выхода с Зоны его неделю не приходилось заряжать – работал и работал, прямо как зверь.

Для чего он носил его с собой? На этот вопрос Красавчик предпочитал не отвечать. Все, что было в рюкзаке и на нем самом, и оружие, и костюм – все принадлежало Зоне. Лишь вот это – то, что грелось в руке, уставившись на него черным оком мертвого экрана, – являлось осколком большого мира. Только так можно было себе объяснить, что не затерялся ты на просторах чужого пространства, давно живущего по своим законам, отличным от земных.

Удалось ли Нике расслышать все, что он хотел сказать? Оставалось надеяться на то, что она уяснила тот последний аргумент, призванный сыграть решающую роль в убеждении Глухаря. Деньги, долг, понятие о сталкерской чести – и так ясно, что ни на что подобное Глухарь не купится. Приплетет сюда ту гремучую змею, за которой ходил аж за Припять. А по поводу предложенных денег вообще рассмеется – идальго, твою мать.

Однако последний довод засунет ему смех назад в глотку.

Пойдет Глухарь, никуда не денется.

Главное оставалось главным. Хитрая Зона, расщедрившаяся на такой подарок, как телефонный звонок, могла бы быть последовательной до конца.

А могла и не быть.

Если Ника расслышала все, что он сказал, Глухарю будет не отвертеться. Счет идет на дни, и теперь все решает время.

Сточная труба, врытая под насыпью, внимала гулким шагам. Стыки, соединяющие звенья трубы, давно прогнили. Сверху капала вода, собиравшаяся в язвах, оставленных коррозией. Ржавая труба давно отслужила свой срок, однако справлялась с привычной задачей. А роль ей выпала важная – соединять два мира, людей и Зону.

Всего каких-нибудь полгода назад никто в этих местах о Зоне не слышал. Она была далеко – километров десять на север. Метр за метром, медленно, как раковая опухоль, разрасталась Зона, пуская метастазы в глубокие тылы.

Прямо за насыпью начиналась контрольная полоса – последний оплот мира, уступающего жесткому натиску. Ближайший КПП обосновался в двух километрах отсюда. Время от времени по мосту грохотали тяжелые бронетранспортеры. Бдительные военные охраняли вверенную территорию от дальнейшего распространения Зоны или же ее от несанкционированного проникновения сталкеров. Так или иначе, но мирный договор действовал. Воинское начальство втихаря использовало артефакты. Кошачий глаз, например, носимый возле сердца, идеально понижал кровяное давление. А когда тебе перевалит за полтинник, ничто на свете так не волнует, как собственное здоровье. Едва только открывалось необычное свойство у очередного артефакта, его скупали подчистую. Так случилось и со стеклянным безразмерным браслетом, имевшим свойства поистине незаменимые в определенных ситуациях. Ты оставался трезвым, сколько бы ни принял горячительных напитков. Высшее руководство сплошь имело в своем арсенале сей замечательный артефакт. Однако после ряда экспериментов, проведенных на себе, оно быстро уяснило тот факт, что незачем переводить просто так живительную влагу. В конце концов, не для этого она производилась. В иной ситуации легендарное «Ты меня уважаешь?» становилось ценнее трезвой головы по утрам.

Насыпь переходила в контрольную полосу, которая ограничивалась столбами с рядами колючей проволоки, закрученной спиралью. Там начиналась чужая земля.

Зона глаза не мозолила и место свое знала. Живность, плодящаяся в резервации, сюда не совалась. До тех пор, пока Зоне не становилось тесно в прежних границах. Она всегда предупреждала об этом серией направленных выбросов, в таких случаях всегда идущих волной в сторону кордона. Подобное «иду на вы» военные научились понимать сразу. Сделать они ничего не могли, а потому предпочитали относиться к маневрам Зоны по принципу «приказы начальства не обсуждаются». Кордон послушно переносился на новое место, указанное Зоной.

Так происходило не всегда. Иногда ученые в очередной раз предлагали применить новое оружие, проводились широкомасштабные учения. Но результат был неизменен. Умные головы снова занимались разработкой чего-то, способного уничтожить Зону, которая…

Вряд ли она вообще замечала то, что творилось в ее владениях.

Мирный договор между сталкерами и военными существовал ровно до тех пор, пока кто-нибудь его не нарушал. Тогда начиналась война. Армия против сталкеров. Кровавая заварушка носила локальный характер. Там, где имелись спрос и товар, отношения переходили в завершающую стадию довольно быстро, и шаткий мир восстанавливался. Главным для сталкеров оставалось одно – не попадаться. С теми, кого обнаружили на контрольной полосе, поступали жестко – пуля без предупредительного выстрела. Порядок есть порядок. Показуха, как и в советские времена, по-прежнему собирала щедрые плоды.

Передвигаться в трубе, соединяющей два мира, можно было лишь согнувшись. Ника так и шла, низко опустив голову, поэтому вскинутую руку Грека, идущего впереди, заметила не сразу. Девушка остановилась только тогда, когда услышала шум машины, проезжающей по насыпи. В довершение ко всему пинок тяжелым ботинком по голени мгновенно отрезвил ее. Она сдержала всхлип и потянулась к ушибленному месту – большего позволить себе не могла. Стукнет Греку моча в голову, так он завернет назад от самого кордона.

Ника остановилась, неслышно переводя дух. Она прислушалась к тому, что творилось над головой. В спину ей с размаху ткнулся Макс. Будь он на ее месте, схлопотал бы первым. А так досталось ей, поскольку шла после проводника. За ней двигался Макс, а замыкал отряд Краб. Так распорядился Грек, а обсуждать приказ проводника дураков не нашлось.

«Ему бы в цирке работать, – подумала Ника и зло покосилась на Грека. – Всего полдня и пообщались, а уже „мои приказы не обсуждаются“ заучено намертво. Не стоит расстраивать бывшего прапорщика».

Девушка не могла поручиться за остальных, но что касается непосредственно ее, то это правило, пожалуй, оставалось единственным, что ему удалось вбить ей в голову, доселе с военной наукой не знакомую.

Глухарь ошибся, полагая, что Грек ни за какие деньги не поведет женщину в Зону. Повел. Никуда не делся. С одной лишь разницей, что хмурый проводник так и остался в неведении относительно ее настоящего пола.

Через пару часов после памятного разговора с Глухарем Ника, бесцельно шатавшаяся по ночным улицам, вернулась в бар. На этот раз она зашла с другого хода.