Нелёгкое дело укротить миллионера - Диана Билык

– Тварь, не кончай в меня. Убью, если посмеешь!

– Еще чего! – зло натягиваю девушку на себя. С напором вталкиваюсь раза три подряд, отчего она откидывается назад и расставляет руки в стороны. Грудь качается, соски манят, а я беру, беру, беру свое. Немного наклонившись и едва сдерживаясь на вершине пика, ошарашиваю: – Буду делать, что захочу, подстилка. Залетишь от меня, придется пеленки менять. Я никогда не признаю ребенка своим, никакие тесты ДНК не докажут. Не забеременеешь, буду трахать, пока это не случится, чтобы размазать тебя по асфальту. Ты посягнула на мое. Не стоило вставать у меня на пути. Ты мои бабки не получишь, стерва, в моей постели будешь только телкой на разок. Или куклой, которую, как наиграюсь – выброшу.

– Нет! Отпусти, скотина! – Агата взвивается, но я, перехватив царапающие руки, напираю сильнее, быстрее, буквально буравлю ее до невозможных глубин. И выстреливаю. Трясусь с рыком, прижимаю девушку к столу. Обнимаю ее, чтобы не выскользнула, добивая свой пик до предела несколькими толчками, и она кончает снова. Бешено пульсирует внутри, с протяжным сдавленным криком вертится под моим телом.

Когда волна удовольствия стихает, а я не успеваю опомниться, Агата со всей дури сталкивает меня с себя. Пятками в грудь, отчего я падаю на копчик.

Из-за неги и остаточных волн наслаждения еле волочу ноги, не чувствую боли, только кааайф разрядки. Отползаю к стене и, перевернувшись, сажусь. Выдыхаю в потолок, наслаждаюсь приятными колючками, что разлетаются по телу. Меня немного мутит и ведет. Я почти не ел последние сутки, потому оргазм выбил меня из седла. Во рту пересохло, в глазах потемнело. Поднявшись, держусь за стену, чтобы добраться до бара.

Бля, а хороша она, бешеная мыша, давно так не отрывался. Такого еще не было, чтобы я не мог после оргазма ходить и думать.

Распахиваю дверь из натурального дерева, стекло нежно звякает от рывка. Ловлю первую попавшуюся бутылку с дорогим коньяком и выпиваю треть содержимого.

За спиной щелкает замок входной двери. И? Что она мне сделает теперь?

Оборачиваюсь. Мир идет цветными кругами, а слабость подкашивает ноги. Я едва не падаю на диванчик, чудом цепляюсь за край бара. Фокусирую взгляд на девушке и приподнимаю бровь.

Она уже успела поправить юбку, застегнуть блузку. Придерживая разорванную блузу руками, кричит севшим голосом охране:

– Егор, иди сюда!

– Агата Евгеньев… – запинается охранник, залетев внутрь и оценив вид «хозяйки». Он устремляет в мою сторону осуждающий взгляд, сжимает кулаки, а я фыркаю и еще прикладываюсь к горлу бутылки. Пью бесцеремонно, а потом перевожу мутный взгляд на мышу.

– Еще скажи, что не хотела, детка, – смеюсь ей в лицо.

Агата скверно складывает рот и с презрением отворачивается. Волосы падают на ее раскрасневшееся лицо и прячут губы, что я только что неистово целовал.

Перевожу взгляд на бутылку, но ничего не могу разобрать на этикетке. Перед глазами все плывет и подрагивает. Что за пойло гадкое?

– Убери этого ублюдка, – вдруг приказывает девушка дрогнувшим голосом и кивает в мою сторону.

– Не понял, – я отставляю бутылку на полочку бара. Быстро поправляю рабочие брюки, застегиваю ширинку.

– Егор, больше никогда не подпускай ко мне эту мразь, – грозно и спокойно говорит Агата. – Пристрели, если попытается.

– С удовольствием, – громыхает баритоном Егор и направляется в мою сторону.

Я отворачиваюсь, чтобы больше не видеть его лицо. Красивый, мощный, сильный, безупречный. Но прогнивший насквозь. Будто идеальное яблоко на ветви, которое сорвешь, когда голоден, а есть не сможешь – отравишься.

Знаю, что творю глупость, что должна принять его на работу и заставить подписать договор. Должна пойти до конца. Каким бы он ни был. Но не могу. Не сейчас. Позже. Он все равно придет, ему деваться некуда.

А пока пусть проваливает. Как же я не хочу выполнять это задание! Пусть найдут другую дурочку. Лучше не буду спать, есть, пить, ходить в обносках из секонда, но заработаю как-то иначе. Моя душа не продается. Тело еще можно отдать в пользование, не так уж оно мне и ценно, а сердце и душу – не дождетесь.

Егор толкает Коршуна к двери. Мажор открывает рот, будто рыба, которую волной выбросило на берег. Он ищет слова, уверена какую-нибудь гадость, но не находит. Не ожидал отпора, урод? От слабой женщины получить хук – отрезвляет? Я еще не разошлась, погоди-погоди, я еще по яйцам умею, смяточка гарантирована.

Мне тошно от себя, что снова ему поддалась, но больше этого не случиться.

Иди, избалованный жизнью урод! Это ему напоследок говорят мои глаза, а я показываю фак, не сдержавшись, и поворачиваюсь к нему спиной. Меня сотрясает дрожью такой силы, что с трудом получается не стучать зубами на весь кабинет. Ребенка мне заделать захотел, скотина! Мне хватит одного ребенка, которого нужно спасти. Ради которого я влезла в это болото.

Я почти спокойно обхожу стол. Хорошо, мало, кто видит, что творится у меня внутри – буря и то была бы поласковей – нахожу среди сваленных вещей мобильный. Листаю журнал номеров, останавливаю на нужном и заношу палец для набора.

Из коридора доносятся возмущения Руслана. Его язык прилично заплетается, а разобрать слова не получается, но я и не прислушиваюсь – неприятно слышать его. Мажор успел выпить полбутылки коньяка, пока я приводила себя в порядок и думала, что делать дальше. А что делать дальше? Что? Делать?!

Палец так и замирает над номером.

– Агата Евгеньевна, вам что-то нужно? Помочь? – секретарь округляет накрашенные губы,  когда оценивает беспорядок в кабинете.

Лариса Александровна – женщина за сорок в хорошей форме, подтянутая, строгая и очень опрятная. За месяц моего внедрения в офис она стала почти родной мамой. Мы с ней расходились только в одном – в отношении к сыночку Коршунова. Она его всячески выгораживала, а я не понимала, за что она его так любит. Изучая жизнь Руслана, все больше убеждалась, что связалась с человеком не своего уровня. Мы живем на разных полюсах и никогда бы не встретились, если бы не мой режиссер со своими загребущими руками.

Уже утром, когда очнулась в постели Коршуна, я осознала, что связалась с тем, кто умеет только ломать игрушки и никогда не покупает их, потому что они сами ползут-падают в его объятия. Я для него кукла, не более. Он для меня – любовь с первого взгляда. Мне так казалось. Наивность – максимальный уровень.

Моя самая жестокая ошибка жизни. Или, как говорят наши ребята из труппы: «Настоящую боль никогда не сыграть на сцене, но можно ее прожить и вспоминать, когда нужно вжиться в роль».

Не хочу такую роль, но играю. У меня просто нет выхода.

За месяц, пока Руслана нарочно держали за решеткой, чтобы обломать, приструнить норов, я многое в себе поменяла. Отстранилась от чувств, заткнула совесть, спрятала гордость и усмирила правильность. Я выполняла приказы сверху на сто процентов. Все до единого, даже пункт об интиме подписала, потому что все понимали, кто такой Коршун-младший. И я понимала. Теперь понимала даже лучше, чем раньше.