Брусиловский прорыв - Максим Оськин

Однозначно, что прежний Верховный Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич и его сотрудники и теперь не раздумывая пошли бы на самом коротком поводу у союзников, что они неоднократно и доказывали в операциях 1914 – весны 1915 года. Теперь же, даже понимая зависимость страны от западных держав, генерал Алексеев (безусловно, с одобрения императора Николая II) старался снизить издержки союза России с Антантой настолько, насколько представится возможным. Ведь нельзя забывать, что многие русские генералы, чиновники и, разумеется, общественность продолжали считать усилия Российской империи в войне «жертвой», необходимой для общесоюзного дела.

Однако точно так же, «жертвой», только в несколько ином смысле, русских считали и англо-французы. По мере ослабления России и усиления Запада союзники требовали все больше и больше, вынуждая русских идти на неизбежные уступки (взаимное ослабление России и Германии в ходе Первой мировой войны было только на руку Великобритании и Франции) ввиду слабости нашей страны в военно-экономическом и внутриполитическом отношении. Невзирая на то что планирование ген. М. В. Алексеева было не только стратегически верным, но и единственно возможным для русской Действующей армии, страдающей от недостатка технических средств ведения боя, союзники отклонили план русских и вновь настояли на нанесении главного удара на Восточном фронте по Германии.

Действительно, русское планирование подлежало предварительному согласованию с союзниками. Дело в том, что на декабрьской (6 – 8-го числа) 1915 года междусоюзнической конференции в ставке французского командования, в Шантильи, состоялись заседания относительно совместных действий в предстоящей кампании 1916 года. И было решено, что «убедительные результаты будут достигнуты, если наступление армий коалиции будут проводиться одновременно или с таким небольшим разрывом во времени, что враг не сможет перебрасывать силы с одного фронта на другой». При этом союзное командование в качестве основополагающего тезиса опять-таки выдвинуло уже набившее оскомину утверждение, что, мол, французы и англичане упорно бьются с главным врагом – немцами, – потому и русским также необходимо вновь наступать против немцев. Союзники будто бы забыли, что их действия еще не приносили ровно никакого результата в наступательных боях ни на одном фронте, кроме колониальных, а между тем русские всегда успешно били хотя бы австрийцев.

Русский секрет

Союзное планирование исходило, как представляется, из чисто географического фактора: главный враг – немцы, значит, и бить надо по ним. При этом как бы в стороне оставлялось, что англичане сорок процентов своих сил держали на второстепенных фронтах, где германских войск почти и не было. И дело не в том, что союзники не понимали, что русский удар по австрийцам еще вернее надорвет германскую мощь, нежели очередное лобовое наступление в Германию. Просто ни сильная Россия, ни доминирующее русское влияние на Балканах не были нужны Великобритании и Франции. Данные противоречия между действиями и декларациями Великобритании и Франции относительно «верности» союзу лишний раз подтверждают, что Российская империя находилась в значительной зависимости от своих союзников. В силу этого русские стратеги подчинялись французам, на протяжении всей войны всегда преследовавшим одну-единственную цель: оттянуть как можно больше германских дивизий со своего фронта, невзирая на целесообразность подобных действий.

Англо-французы всегда выступали против планов русского наступления в Австро-Венгрию, не собираясь понимать, что разгром австрийцев гораздо вернее подорвет германскую мощь, нежели пустые удары по Германии, защищаемой превосходными и блестяще оснащенными техникой войсками. Англо-французы вовсе не собирались способствовать распространению влияния Российской империи где бы то ни было, считая уже и дипломатическую уступку Галиции и Черноморских Проливов в пользу России чрезмерной. Разумеется, что, напротив, союзники считали переход в свои руки всех германских колоний, Малой Азии, Персидского залива, Эльзас-Лотарингии и Саара вещью само собой разумеющейся. Понятно, что «в активизации операций против Австрии силами русского Юго-Западного фронта и возложении важных задач на салоникские армии они [союзники] не без причины усмотрели стремление самодержавия укрепиться на Балканах»[13]. Таким образом, подоплекой такого «непонимания» выступала Большая Политика.

Предварительное планирование генерала Алексеева относительно переноса главного удара на Востоке в кампании 1916 года по Австро-Венгрии подлежало забвению. Только потому, что того желали Великобритания и Франция. Русские все это отлично сознавали, так что дочь ген. М. В. Алексеева впоследствии с горечью писала: «Думаю, что против сердца отцу пришлось приступить к разработке нового плана действий на 1916 год, а именно наступления на Берлин».

Итак, направление русского главного удара было решено и без русских – только в Германию. Теперь оставалось избрать способ действий и участки прорыва неприятельских оборонительных рубежей. Помимо требований союзников в отношении непременного наступления, и германская печать вовсю кричала о новом наступлении на Восточном фронте весной 1916 года. Поэтому Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего, на чьей ответственности лежала тяжесть оперативно-стратегического планирования, взял за аксиому тезис о невозможности обороны и желательности наступления, дабы предупредить возможный удар противника и не допустить повторения кампании 1915 года. Безусловно, ген. М. В. Алексеев учел, что немцы не смогут одновременно наступать на двух фронтах (Верденская операция к апрелю уже набирала обороты), а австрийцы вообще неспособны к самостоятельному наступлению, без германской поддержки.

Но и без чисто военных соображений для большой страны и великой державы пассивные действия всегда гибельны. Нельзя быть везде одинаково сильным, поэтому единственно правильным решением было наступление, чтобы вырвать у врага инициативу действий. Именно это решение было единогласно принято всеми союзниками по Антанте. Да и внутреннее положение Российской империи, раскачивавшиеся вследствие борьбы между расшатывавшимся войной царизмом и буржуазно-либеральной оппозицией за власть, настоятельно требовало победы, причем такой победы, что должна была стать залогом окончания войны. Таким образом, в этом плане генерал Алексеев интуитивно предугадал характер планирования кампании 1916 года.

Делая выводы в отношении стратегического планирования предстоящей летней кампании, Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего в своем докладе на имя императора Николая II от 24 марта указал, что «к решительному наступлению без особых перемещений мы способны только на театре севернее Полесья, где нами достигнут двойной перевес в силах». Как видно, не имея надлежащей и равной с противником техники, русские надеялись на победу в маневренных действиях, где число штыков всегда играло большую роль. После преодоления обороны врага численность русских армий и сабли русской кавалерии должны были нивелировать превосходство австро-германцев в техническом отношении.