Взорванный океан - Сергей Иванович Зверев

быстренько срезать по целине с полкилометра, разделявших два отрезка трассы, делавшей здесь длинную петлю между невысокими горушками, то сможет еще разок увидеть, как мимо пронесутся все лидеры гонки. Без долгих раздумий Петр решительно оттолкнулся лыжными палками и, шумно дыша и проклиная свой неспортивный образ жизни, пошел по нетронутому, сверкавшему под солнцем голубоватому снегу.

«Все, как только вся эта фигня с беготней и прятками закончится, надо браться за дело! А то зажирел как кабан, смотреть противно. Плаванием займусь, на тренажеры похожу… Кто же гонку выиграет в этом году, а? Ладно, что гадать – завтра в Номе узнаем…» – прикидывал Шевков, обливаясь потом и все же продолжая упрямо штурмовать снежные сугробы…

Кому досталась победа в Великой Аляскинской гонке, кто получил главный приз в пятьдесят тысяч долларов, Шевкову, поставившему на одного из фаворитов пять тысяч американских рублей, узнать было не суждено. В небольшом распадке, поросшем густым мрачноватым ельником, его настиг неизвестный на лыжах и одним отработанным движением свернул незадачливому любителю северных забав шею. Тело случайно обнаружили местные жители лишь три дня спустя.

Шериф осмотрел припорошенный сухим снегом труп, окинул взглядом крутой обрыв, с которого, скорее всего, навернулся несчастный, и сочувственно покачал седой головой: «Да, не повезло парню. Кто же с такой крутизны съезжает?» Еще через сутки удалось выяснить, что погибший был вроде бы сербом из Македонии и проживал в местной гостинице. Так же при опросе найденных свидетелей шериф узнал, что этот серб ушел в сторону распадка не один: вслед за ним увязались не то двое, не то трое попутчиков. Причем более или менее вспомнить и описать свидетели смогли лишь одного – невысокого худого мужчину лет около тридцати. На этом, собственно, следствие и закончилось. Вердикт полиции был предельно прост: несчастный случай вследствие неосторожности…

Глава 5

Небольшая тверская деревня 180 км от Москвы

Катков шумно выдохнул и, опираясь на черенок широченной фанерной лопаты, придирчиво окинул взглядом только что прочищенную тропинку, пролегавшую от калитки до крыльца дома. Придраться было не к чему: ширина была на всем протяжении одинаковой, брустверы-отвалы – ровными и аккуратно округлыми. Катков удовлетворенно кивнул и с сожалением посмотрел на клонившийся к закату огненно-золотой шар солнца. Еще минут через десять оно должно было превратиться в шар красный и потихоньку спрятаться за кронами деревьев, опушенных светло-серебристым инеем. Иней, создававший обманчивую иллюзию некой теплой шубейки, укутавшей замороженный лес, кое-где был обит с хрупких черных веток порывами холодного ветра, и эти стылые голые ветви красноречиво говорили, что до весны еще очень далеко.

Тени быстро сгущались, из нежно-голубых превращаясь в сине-лиловые. Небо тоже готовилось сменить малиновые полосы заката и зеленоватые вечерние краски на густую ночную черноту, в которой вскоре должны были повиснуть дрожащие от холода разноцветно-переливчатые звезды….

С сожалением смотрел на закатное солнце старший лейтенант военно-морского флота Катков по очень простой причине: заканчивался еще один день его отпуска, проведенного в этой затерянной среди тверских лесов деревушке. Как выяснил для себя Вячеслав, отпуск – это не такая уж и плохая штука, особенно если проводить его подальше от суеты большого города.

Дом в деревне старлею достался в наследство от тетки, у которой он в детстве гостил пару раз с родителями. Тетку Катков, если честно, помнил плохо и особых чувств к малознакомой родственнице не испытывал, но так уж получилось, что домик достался именно ему, поскольку своих детей у тети Веры не было, а больше на этот серенький особнячок с небольшим участком земли никто и не претендовал. По большому счету, этот домик с его двумя крохотными комнатенками и домом-то назвать было трудно, но когда Вячеслав приехал посмотреть на свалившееся на него наследство, избенка ему неожиданно понравилась, как, впрочем, и сама небольшая деревенька.

Лес на много верст вокруг, тишина, которую так и хотелось обозвать патриархальной. Какие-то по-особенному степенные и в то же время наивные и трогательные старички и старушки, каким-то непостижимым образом все еще продолжающие жить в стране, которая давным-давно исчезла… Все это настолько отличалось от суетливых, зараженных азартом бестолковой погони за призрачно-лживыми признаками успеха городов, что даже не верилось, что такие места в сегодняшней России еще остались.

Нет, конечно, не все здесь, в Ольховатке, было столь уж замечательным – были в деревушке и свои недостатки. Самой большой ложкой дегтя было практически полное отсутствие нормальных дорог. В сухое лето и морозной зимой в Ольховатку еще можно было попасть, а вот в весеннюю и осеннюю распутицу или в дождливое лето деревня превращалась в отрезанный развеселой русской грязью остров. Катков не раз прикидывал, что в распутицу в тетушкино имение мог бы добраться разве что десантный корабль на воздушной подушке…

Каких-либо особых перестроек и переделок Катков решил, по здравом размышлении, не устраивать – ради одного месяца в году не имело никакого смысла. Но печку с помощью соседа, дядьки Сергеича, поправил, а комнату, в которой это чудо русской инженерной мысли занимало треть пространства, обшил свеженькой еловой вагонкой. Да еще вместо старого, рассохшегося пола настлал новый – тоже из хорошо выструганных досок. Можно было бы, конечно, и более современными материалами комнатенку отделать, но старлею хотелось, чтобы в его новом доме витали именно запахи свежего дерева, смешанные с сухим живым теплом русской печки. Вторую комнату Катков за ненужностью просто прикрыл: как заметил понимающий мужик Сергеич, «вроде как на консервацию поставил». В ремонте Сергеич принимал самое деятельное участие – как советом, так и делом, а вот от предложенной платы решительно отказался: «Да ты что? Чтоб я со своих брал? Не-е, ни под каким видом! Если когда по-соседски вином побалуешь – оно и ладно будет…» На сомнения Вячеслава в том, что он для деревенских уже свой, Сергеич недоуменно пожал плечами: «Ну дык, а чей же? Ты ж не дачник какой, а Веркин племяш – так наш, значит. Тем более не шарамыга какой, а офицер флотский…» Логика соседа показалась старлею несколько странноватой, но спорить было вроде и не о чем – свой так свой.

Поскольку на «шхуне, вмерзшей во льды», как Катков с изрядной долей иронии называл свое жилище, весь экипаж состоял всего лишь из одного человека, капитану приходилось совмещать решительно все должности, положенные на судне по штатному расписанию. Был, естественно, в этом длинном списке и кок, или – если по-сухопутному – повар. После недолгих размышлений кок-кашевар предложил капитану приготовить на ужин отварную картошечку, к которой