Курортное убийство - Жан-Люк Банналек

– Нет.

– Вы не заметили в поведении господина Пеннека чего-то необычного? Было ли в нем что-то не так, как всегда?

– Нет, – ответил Главинек, чем нисколько не удивил Дюпена, – ничего.

Дюпен вздохнул.

– Он говорил с вами тоже как всегда?

– Да.

– Он был один? К нему никто не приходил?

– Во всяком случае, я никого не видел.

– Может быть, вы заметили что-то необычное в других людях? Может быть, что-то в отеле показалось вам странным?

Дюпен понял, что это был лишний вопрос, и, прежде чем Главинек успел ответить, добавил:

– Я очень прошу вас внимательно приглядеться к обстановке в отеле, посмотреть, не увидите ли вы чего-то странного и необычного. Вы для нас очень важный свидетель. После вашего разговора Пеннек предположительно направился в бар, где, вероятно, вскоре был убит. Вы понимаете, почему ваши показания могут иметь чрезвычайную важность?

Даже теперь не изменились ни взгляд, ни мимика Главинека. Собственно, Дюпен этого и не ждал.

– Мне пора, – сказал он. – Но мы с вами непременно скоро увидимся.

Главинек встал, молча протянул комиссару руку и, не говоря ни слова, вышел. Риваль и Дюпен остались в комнате одни.

– Н-да, – произнес Дюпен и тоже встал, собираясь уйти. Он невольно улыбнулся. Да, это был типично бретонский разговор. Повар ему даже чем-то понравился, и комиссар решил как-нибудь наведаться сюда на обед. Он очень многое понял из беседы с Главинеком.

– Как вы думаете, господин комиссар, не пойдет ли наше расследование ко всем чертям, если никто ничего и никого не видел и не слышал?

Дюпен хотел было сказать, что ему частенько приходилось сталкиваться с такой чертовщиной, но промолчал.

– Время покажет, – сказал он вместо этого. – В нижние помещения никто не должен входить, Риваль. Когда коллеги в ресторане закончат, мы там запремся сами. Я хочу обыскать Пеннека.

С этими словами Дюпен вышел.

Риваль так и знал. В каждом случае страстью комиссара был осмотр места преступления, даже если речь шла об общественном месте. Сцену оцепляли, и комиссар работал там более тщательно, чем криминалисты. Он искал до тех пор, пока не убеждался, что ничего нового найти уже не сможет. Такой подход часто становился причиной сильного раздражения подчиненных. Такая дотошность не была предусмотрена никакими полицейскими протоколами, но комиссар имел о деле свои твердые, непоколебимые представления, и Риваль понимал, что все возражения бессмысленны. К тому же Риваль знал по опыту, что такой неординарный подход к делу часто давал поразительные результаты. Во время первых расследований, проведенных Дюпеном в Бретани, у него часто возникали размолвки и ссоры со многими людьми, и не только с Локмарьякером, и не всегда комиссар выходил из этих стычек победителем. Но после первых успехов, и прежде всего после того случая, когда Дюпену на втором году работы в Конкарно удалось раскрыть сенсационное убийство двух рыбаков и он, тронув бретонцев до глубины души, стал считаться специалистом экстра-класса, такие стычки сделались реже.

Отель «Сентраль» находился на площади Поля Гогена, красивой маленькой деревенской площади. Отель располагался в чудесном, ослепительно белом здании конца девятнадцатого века. При взгляде на этот дом сразу становилось ясно, что в течение многих десятилетий за ним любовно ухаживали. Рядом был расположен более внушительный отель «Жюли», знаменитый отель Жюли Гийу, в котором впоследствии разместили ратушу, а затем, через несколько лет, и музей искусств Понт-Авена. Перед обоими отелями росли раскидистые платаны, посаженные Жюли Гийу, несмотря на ожесточенное сопротивление общины, и теперь постояльцы отеля могли в знойные летние дни, выйдя на террасу, наслаждаться прохладной тенью.

Луак Пеннек и его жена жили на Рю-Огюст-Бризе, недалеко от «Сентраля». Впрочем, в Понт-Авене все было недалеко от «Сентраля». Комиссар Дюпен был рад возможности хоть немного размяться. Кроме того, ему надо было непременно выпить еще кофе. Ему всегда требовалось много кофе, очень много кофе, и сегодня Дюпен особенно остро это чувствовал. Без кофеина мозг просто отказывался работать – в этом Дюпен был твердо убежден.

Он пересек Авен по старому, прославленному каменному мосту, потом свернул налево, в Портовую улицу, которая вела на набережную и упиралась прямо в Рю-Огюст-Бризе. С обеих сторон высились окутанные легендами величественные холмы Авена; здесь же начиналась гавань. Дюпен был вынужден признать, что когда-то очень давно люди сделали безошибочный выбор места для своего поселения, берег, где Авен впадал в море. Точнее, место, где река, которая начиналась всего в нескольких километрах отсюда, как едва заметный ручеек, бегущий по узкой горной долине, у моря внезапно превращалась во фьорд, который, петляя на протяжении семи километров, доходил до моря, раздавая по сторонам бесчисленные рукава и заливчики и создавая одновременно невероятно живописное озеро. Приливы сделали свое дело, и теперь этот залив был неразрывно связан с морем.

Летом Понт-Авен буквально кишел маленькими барами и кафе, но Дюпен находил их ужасными. Только у самой гавани он наконец выбрал кофейню, на вывеске которой отсутствовали традиционные блины и пирожные. Кофе приготовили быстро, кроме того, он оказался чрезвычайно горьким. Это немного помогло рассеять туман в голове, но Дюпен не стал заказывать вторую чашку, а принялся размышлять. Он так и не смог составить себе полного представления о мадам Лажу и не знал, чего от нее ожидать. Ясно было одно – эта старуха не так прямодушна и наивна, как хочет показать. Комиссар достал блокнот и сделал в нем несколько записей. Собственно, данных было уже довольно много, но это был скорее плохой знак. Чем меньше он понимал, что за этим стоит, тем больше «важных записей» он делал в блокноте. Все происшедшее казалось ему пока абсолютно ирреальным, но само это ощущение было ему хорошо знакомо. Честно говоря, это чувство посещало его нередко. Он должен взять себя в руки и собраться. Произошло убийство, и он должен его раскрыть. Теперь это его дело.

Пеннеки жили в одной из дюжины массивных, выстроенных из темного, почти черного камня вилл, раскинувшихся вдоль берега гавани. Дюпену показалось, что эти виллы выглядели слишком мрачно и отталкивающе, а их архитектура не очень гармонировала с ландшафтом. На эмалированной табличке, укрепленной над входом, значилось: «Вилла Святой Гвеноле».

– Заходите, месье, заходите, прошу вас.

Дюпен едва успел нажать на кнопку звонка, как дверь сразу распахнулась. На пороге стояла Катрин Пеннек, одетая в наглухо застегнутое черное платье. Говорила она отрывисто, тихим, сдавленным голосом. Было видно, что женщина сильно расстроена, однако ее манера говорить хорошо гармонировала с сухощавой фигурой.

– Муж сейчас спустится. Мы с вами посидим в гостиной. Могу я предложить вам кофе?

– Да, я охотно его выпью.

Дюпену очень хотелось запить отвратительную горечь выпитого в кафе напитка.