Хтонь. Истоки - Владимир Федотов

посаженного с краю на огромный кованный сундук, клонило в сон и лишь тревожащий запах керосина не давал ему окончательно разорвать связь с действительностью. Обрывки разговора взрослых тем не менее только частично доходили до его сознания.

«После войны здесь столько всего находили» - громыхал дядя Боря. «Каски немецкие, оружие. Колька с маузером даже одно время настоящим бегал, пока дружинникам на глаза не попался. Наши каски уже ржаветь начинали, а немецкие все как новенькие, хоть на парад. Ну были у нас заместо черпаков в нужнике, когда чистить было пора. Это же, если подумать, за сколько все сейчас толкнуть можно было бы» - хмурился он. «Черные копатели сейчас сразу в баксах платят за хорошее качество, да где же его теперь найти. Это в болота надо идти, там все консервируется в лучшем виде, а у нас вокруг села сплошная труха уже».

Опечаленный наравне с дядей Борей, Димка стал проваливаться в сон, не замечая более осточертевший запах керосина.

Он не помнил чтобы когда-либо летал во сне и был раньше на этот счет сильно озадачен. Но похоже что именно сейчас с ним происходило нечто подобное. Ощущение легкости в теле, сродни покачиванию на волнах. Дима попытался открыть глаза, ожидая увидеть землю с птичьего полета, но обнаружил что наоборот, смотрит на небо, частично скрытое еловыми ветвями.

Моргнул, и понял что это действие произошло не по его желанию, а словно в фильме, который он смотрит в качестве зрителя. Вокруг его обступали темные гиганты и лишь мгновение спустя он осознал что это лишь безмолвные стволы вековых елей. «Камера» наклонилась и покачиваясь, двинулась в самую глубь чащи. Дима оставался совершенно спокойным, уверившись в своей исключительно наблюдательной роли. Однако действие обещало стать еще увлекательнее, так как он явственно ощущал эмоции человека, от лица которого разворачивалось действие. Спустя несколько мнений послышался и его шепот, складывающийся в мотив песни на незнакомом языке.

«Wenn die Soldaten

durch die Stadt marschieren

Öffnen die Mädchen

die Fenster und die Türen

Ei warum? Ei darum!

Ei warum? Ei darum!»

Раздвигая ветви человек шёл, заметно прихрамывая. Перед лицом мелькнул рукав темной униформы, он вытер лоб и на тыльной стороне его руки Дима успел увидеть багровые ручейки. Самого человека это казалось нисколько не волновало, он лишь ускорил шаг и спустя несколько мгновений вышел на открытое пространство.

Взгляду открылся заболоченный участок воды, прикрытый тиной и искореженными остовами деревьев. Мужчина медленно подошел к самой воде и остановился, продолжая напевать на незнакомом языке, только его шепот теперь периодически сменялся хрипом и отдышкой. Дима определенно чувствовал его апатию наряду с горячечным возбуждением. Круги тины скрывали топь, но в небольших прорывах вода казалась иссиня-черной. Человек не сводил с нее взгляд, видя в ней будто бы что-то свое.

В оставшейся позади чаще внезапно послышался хруст сухих деревьев. Все прочие лесные шорохи затихли и единственным источником звука стало происходящее в чаще, которую они только что прошли. Размеренный хруст продолжал приближаться и к нему словно бы добавилось тяжелое сопение. Димка желал обернуться, но чувствовал что солдат не хочет смотреть назад. Похоже, он и так знал что сюда идет. Оборвав песню на полуслове, он сделал шаг в черно-зеленую гладь топи, провалившись в нее сразу по пояс и закрыл глаза.

Дима с криком вскочил с постели.

Сквозь приоткрытое окно проникали яркие лучи летнего солнца, воздух был наполнен звуками птиц, дребезжанием рекламы по радио и запахом кофе. Мягкая пуховая перина, на которую его переложили с сундука ночью, была мокрой от пота. Неловко косясь на взрослых, уже завтракавших за столом, Дима наскоро надел шорты и выскочил во двор.

На улице стояла легкая утренняя дымка, шум птиц, а смех старшей сестры окончательно развеял ночное наваждение. Дима подошел к пластиковому рукомойнику на стене дома.

– Только встал, – насмешливо протянула Ленка. – Это ты визжал сейчас? – Сестра была уже в третьем классе и очень гордилась ответственностью, возложенной на нее в моменты воспитания брата.

– Нет, – насупился Димка.

– Ну-ну, – недоверчиво вторила ему сестра. – Значит мышь придавили. Одевайся быстрей, познакомлю тебя с Воробьевыми, они уже неделю как приехали.

Наскоро ополоснувшись ледяной водой, Дима забежал в дом чтобы одеться. «Ты куда, садись завтракать», – тоном, не терпящим возражений, мать усадила его за стол, покрытый цветастой клеенчатой скатертью.

Уплетая печенье с чаем, Дима рассматривал коллажи черно-белых фотографий на стене. Большинство фотографий изображали мужчин в военной форме или группки людей со смазанными лицами. Они казались ему отголосками нечто иного и не имеющим отношения к этому миру. Разве могут выцветшие силуэты быть частью этого яркого утра? Ему был непонятен пиетет взрослых перед каждой фотографии. Чуть повыше в углу, на деревянной резной подставке с фотографиями соседствовали иконы. Их строгие образы обычно пугали Димку, но сейчас они были задернуты белой шторочкой, словно ограждая житейский быт от небесного царства.

«Подожди убегать, я у бабок сейчас молока парного взяла, настоящего. В Москве такого не попробуем» – воодушевленно подошла к столу мать с большой стеклянной банкой в руках. Настороженно поднеся кружку к лицу, Димка ощутил терпкий травяной запах, вызвавший у него тошнотворные позывы. «Ну не ной, давай одним глотком, залпом» - стали поощрять его смеющиеся взрослые. Зажмурив глаза и постаравшись отключить вкусовые рецепторы, Дима опрокинул теплую жидкость и затряс головой. «Не хочу, гадость», - писклявым голоском возмутился он, чем видимо еще больше развеселил родню.

Выскочив наконец из опостылевшей избы, они выбежали с Ленкой на широкую деревенскую улицу. У заборчика напротив уже суетилась группка детей возраста Лены, которых она знала по прошлогодним каникулам. У ребят оказался старенький велосипед „Школьник“, который они использовали в порядке строгой