Десятое Блаженство - Валерий Петрович Большаков

окатила стройное бедро голубым сиянием. Картинка!

Покинув Инкину спальню, я тихонечко прикрыл за собою дверь.

Суббота, 14 марта. Утро

Москва, улица Мосфильмовская

Под «читку» Гайдай приспособил съемочный павильон номер восемь. Сегодня обширное помещение пустовало, и даже декорации были разобраны.

Легкие столики, как бы не заимствованные в столовке, выглядели странно, сдвинутые посередине павильона — свет падал на них сверху, раздвигая гулкий, загустевший мрак.

Рита мягко улыбнулась, замечая любопытство Миши и Наташи, новеньких в киношном закулисье.

Актеры, приглашенные Леонидом Иовичем, вели себя дружелюбно с Гариным, а тот не обращал ровно никакого внимания на звездные статусы — в одном тоне разговаривал и с Видовым, и с Эшбахом, и с Виторганом.

Гайдай хлопнул дверью, стремительно врываясь и шелестя ворохом бумаг.

— Всем привет! — бодро затараторил он, приседая во главе импровизированного «монастырского» стола. Видимо, эта аналогия тоже пришла ему на ум. — Начинаем нашу… э-э… тайную утреню! Та-ак… По ролям. Роль Иешуа Менеца исполнит Дмитрий Харатьян. В образ писателя Петера Эйзенхардта войдет Андреас Эшбах…

Автор сценария радостно улыбнулся при звуке своего имени.

— Лидия Эйзенхардт — Инна Дворская. Главный буржуин Джон Каун — Эммануил Виторган. Ну, кто в главных ролях, я уже говорил, кажется… Стивен Фокс — Олег Видов, Юдит Менец — Рута Шимшони. Сьюзен Миллер — Маргарита Гарина. Вы уж блесните, Риточка!

— Я постараюсь, — потупила глазки «Лита Сегаль».

— Ага… Так… Эмиссар Ватикана, инквизитор Луиджи Скарфаро — Владимир Мсрян. Профессор Чарльз Уилфорд Смит — Александр Белявский. Главный охранник Райан — Сергей Жигунов. Ури Либерман — тот настырный журналюга из «Джерусалем Пост» — Михаил Боярский. Папа Римский — Роман Громадский… Растете, Роман Борисович! — ухмыльнулся Гайдай. — До этого вы только кардинала Монтанелли играли!

По съемочному павильону рассеялись смешки.

— Да, представлю вам еще одну дебютантку — она снимется в паре эпизодов… Марина-Сильва де Ваз Сетта Баккарин!

— Да просто Марина, — смутилась порядком обрусевшая бразильяночка. — Я учусь на третьем курсе ГИТИСа, и… Мне очень, очень приятно просто быть здесь, с вами! А уж сниматься… Мечта!

Хорошенькая и непосредственная, Мариша понравилась всем — одобрительные смешки, мужские, в основном, разошлись по павильону, теряясь в гуще теней.

— Ну, во-от… — затянул Леонид Иович, нервно-зябко потирая руки. — Мы с Андреасом нашли, так сказать, общий знаменатель. Я согласился с ним, что переписывать роман совершенно излишне, но вот сценарий должен выглядеть, как переработанная версия книги. Ориентировочно, наш художественный фильм будет разбит на четыре длинные часовые серии… — он задумчиво потер подбородок. — Мне самому непривычна работа над «Видео Иисуса». И дело даже не в объеме сцен и кадров. Девятнадцатого мы вылетаем в Израиль, и за два месяца, до наступления летней жары, должны будем снять основную часть фильма. Да-да! Я не шучу! Поэтому нам нужно очень хорошо, отчетливо поработать. Товарищи из «Элрона» предоставят целый караван грузовиков с кунгами, набитыми дорогущим оборудованием. Будет нам и свет, и звук, и даже оцифровка. Хотя, если честно, я понятия не имею, что это такое!

Переждав хихиканье, Гайдай гордо вытянул руку, указывая на «Талию Истли», будто был ее учителем и наставником.

— Наталья Ивернева будет бегать вместе с нами по барханам, снимать на цифровые камеры, а потом то, что получится, ви-зу-али-зи-ровать. Так, ну ладно… — мэтр ухватился за сшитую стопку распечаток, и зашуршал листками. — Пройдемся по сценарию…

Четверг, 19 марта. День

Израиль, Тель-Авив

Огромный «Ил-96» компании «Эль-Аль» сошел с безоблачного неба на бетонные плиты аэропорта Бен-Гурион. Накачанные шины коротко взвизгнули, и белые дымки горелой резины смешались с пыльными вихорьками.

Авиалайнер резво катился, грохоча на реверсе, а я успокоено вздохнул — не люблю летать. Всё мне кажется, что крушение поезда или автокатастрофа дают пассажиру больше шансов выжить. А тут… Как говорил Паха Почтарь: «Падая с высоты десять километров, можно сильно ушибиться». Да уж…

— Дим! Дим! — «Алиса» тормошила сонливого Харатьяна. — Прилетели!

Ухмыльнувшись, я ощупал взглядом тоненькую фигурку в ярко-оранжевой форме. Мое ли «прогрессорство» так повлияло, не знаю, но стюардессам «Эль-Аль» уже больше тридцати лет шьют костюмчики цвета спелого апельсина. И правильно делают.

— Чего развалилась? — шутливо пихнул я Риту, заглядевшуюся в иллюминатор. — На работу пора!

«Главная жена» рассмеялась, и тут же, блестя черными глазками, приложила палец к губам.

— Сейчас нашему консультанту опять влетит, хи-хи!

А Динавицер, отчаянный оптимист-экстраверт, вставал во весь свой средний рост, деланно не замечая панических взглядов супруги.

— Добро пожаловать, дорогой Изя, на Землю Обетованную! — с торжественной экспрессией провозгласил он, словно пародируя мультяшного Карлсона, и небрежно добавил, обращаясь к шумным киношникам: — Ну, и вы за мной!

— Ой! — жалобно пискнула Альбина, стыдливо румянясь, но одобрительный хохот перекрыл ее одинокое возмущение.

— Алечка! — возбужденно воскликнул Гайдай. Согнувшись тощей буквой «Г», он помогал Гребешковой справиться с ремнем. — Не ругайте Исраэля Аркадьевича! Без консультанта-историка нам ни за что не разрешили бы вести раскопки, даже понарошку!

— Слышала? — горделиво обронил Изя, и с важностью прошествовал к выходу.

Толпа актеров и актрис, операторов и звукорежиссеров повалила следом, смеясь и галдя. Нас с Ритой затянуло в людской поток и вынесло за огромное смотровое окно — наклонную стеклянную стену, пронизанную солнцем, окунуло в бестолковую суету. Разноязыкие эхо сбивались в заполошную стаю, а вот четкие надписи троились, повторяя смысл по-арабски, по-русски и на иврите.

В толчее преобладала белизна распашных одеяний палестинцев и строгая чернота иудейских костюмов. На этом фоне яркие рубашки европейцев или цветастые сари казались чуждыми, как букеты на весенней пашне — той, что с тающим снегом в междурядьях.

Тревожными нотами в разгульном мотиве выглядели фигуры солдат — молчаливые стражи всем своим видом намекали: враг не пройдет.

Встречали киношников тоже люди военные, хоть и без знаков различия.

Простоватый, хиппующий Дани Лешем — на нем мятая оливковая форма сидела, как на вешалке. Быстроглазый Ури Алон, достойный своего деда. Ариэль Кахлон, холодный и безжалостный — для чужих.