Алмазный век - Нил Стивенсон

На берегу Бад махнул черную косуху на майку и шорты. Майка была мала, она резала под мышками и давила на мускулы, так что вечное подергивание досаждало сильнее обычного. Хоть бы выключить стимуляторы и пусть ночь да проспать спокойно, но это значило бы идти в ателье, а там наверняка засели ашанти.

Можно было пойти в бордель, но кто знает этих ашанти, как они насчет борделей – и вообще, кто они, к хренам собачьим, такие, – к тому же он был не уверен, что у него сегодня получится.

Он брел по Арендованным Территориям, готовый прицелиться в любого встречного негра, и размышлял о несправедливости происшедшего. Откуда ему было знать, что этот черный принадлежит к землячеству?

Вообще-то надо было догадаться: по одежде, по особой манере себя держать. Сама эта непохожесть должна была навести на мысль. Да еще бесстрашие. Как будто этот черный не верил, что найдется дурак, который посмеет его ограбить.

Ладно, Бад спорол глупость, у Бада нет своей общины, и теперь Бад по уши в дерьме. Баду нужно срочно к кому-то приткнуться.

Несколько лет назад он пытался прийти к бурам. Буры были для его типа белой босоты тем же, что ашанти для большинства черных. Рослые блондины в допотопных костюмах, обычно с полудюжиной ребятишек, – вот кто своего не выдаст! Бад раза два заходил в местные лаагер, смотрел их обучающие рактюшники на домашнем медиатроне, убил несколько лишних часов в спортзале, пытаясь вытянуть нужные физические показатели, даже отсидел на двух занятиях в воскресной школе. Короче, Бад и буры друг другу не подошли. Это же мрак, сколько они ходят в церковь, – почитай, не вылезают оттуда! Бад пытался учить их историю, но столько бурско-зулусских стычек запомнить просто невозможно – голова не резиновая. Итак, это отпадает – в лаагер он не пойдет.

К викам, разумеется, нечего и соваться, все равно не возьмут. Почти все остальные общины строятся по расовому признаку, вроде этих парсов. Чтобы прибиться к жидам, надо отрезать кусок известно откуда и выучиться читать на их языке. Для Бада, который и английскую-то грамоту не осилил, это было слишком. Оставалось несколько ценобиотических сообществ – религиозных землячеств, куда принимают всех, но они сплошь хилые и не имеют анклавов на Арендованных Территориях. Мормоны сильны и основательно здесь закрепились, но Бад сомневался, что они примут его так сразу. Оставались землячества, которые возникают на ровном месте – синтетические филы, – но они в основном держатся на общем ремесле, или заумной идее, или обрядах, которые в полчаса не освоишь.

Наконец, около полуночи, Бад миновал мужика в нелепом сером пиджаке и шапке с красной звездой, который совал прохожим красные книжечки. Тут его осенило: «Сендеро»*. Большинство сендеристов – корейцы или инки, но они берут всех. У них отличный анклав на Арендованных Территориях, мощно укрепленный, и все они, до последнего, подвинуты на своем учении. Справиться с несколькими десятками ашанти для них – раз плюнуть. И все, что от тебя требуется, – пройти в ворота. Они принимают всех и ни о чем не спрашивают.

Он, правда, слышал, что у коммунистов житье не сахар… Ну и хрен с ними, можно почитать из красной книжечки, пока ашанти не отвалят обратно, а там сделать ноги.

Теперь ему было невтерпеж добраться до ворот, он еле сдерживался, чтобы не перейти на бег и не привлечь внимание ашанти, которые могут оказаться в толпе. Слишком обидно – быть на волосок от спасения и засыпаться в последний момент.

Он обогнул угол и увидел четырехэтажное здание «Сендеро» в конце квартала, весь фасад – один огромный медиатрон с маленькими воротами посередине. С одной стороны Мао махал рукой невидимым толпам, рядом скалила лошадиные зубы его жена, из-за плеча выглядывал бровастый кореш Линь Бяо, с другой – председатель Гонсало наставлял маленьких детей, а посередине десятиметровые буквы призывали крепить верность идеалам маоизма-гонсализма.

Ворота, как всегда, охраняли пионеры в красных галстуках и нарукавных повязках, вооруженные древними винтовками со скользящим затвором и настоящими штыками. Беленькая девочка и пухлый мальчишка-азиат. Бад и его сын Гарв от нечего делать часто пытались их рассмешить: строили рожи, кривлялись, рассказывали анекдоты – все без мазы. Но ритуал он знал: они скрестят винтовки, преградят путь и не пропустят, пока ты не поклянешься в верности идеалам маоизма-гонсализма, а тогда…

Лошадь, или что-то похожее на лошадь, рысью вылетело на улицу. Бад узнал четвероногого верхового робота – робобылу.

На робобыле сидел негр в очень яркой одежде. Достаточно рисунка ткани, даже не надо отыскивать глазами шрам, и так ясно: ашанти. Завидев Бада, он включил следующую передачу – галоп, собираясь отрезать дорогу к «Сендеро». Из лобешника его было не достать – у бесконечно малых пуль до обидного малая дальность поражения.

Бад услышал легкий шум, обернулся. Что-то шмякнулось ему в лоб и прилипло здесь. На него шли два босых ашанти.

– Сэр, – сказал один, – я не советовал бы вам прибегать к своему оружию, если вы не хотите, чтобы магазин взорвался у вас в голове. А?

Он улыбнулся, показывая невероятно правильные белые зубы, и дотронулся до лба. Бад поднял руку и нащупал что-то клейкое в точности напротив лобешника.

Робобыла снова перешла на рысь, всадник поравнялся с Бадом. Внезапно всю улицу заполнили ашанти. Интересно, как давно они за ним шли? Все широко улыбались, все держали в руках маленькие устройства – указательный палец вытянут вдоль ложа, дуло смотрит в мостовую. Внезапно всадник подал команду, и все дула уставились на Бада.

Снаряды ударили в кожу, в одежду и разлетелись в стороны, разматывая ярды и ярды невесомой пленки, которая тут же слипалась в комки. Один попал Баду в затылок, клейкая штуковина облепила ему лицо. Она была не толще мыльного пузыря, так что он продолжал видеть – хуже того, не мог бы закрыть глаза, даже если бы захотел, потому что одно веко завернулось наружу, – и окружающие предметы стали радужными, словно в мыльной пленке.

Все заняло от силы полсекунды. Бад, спеленутый, как мумия, начал падать вперед, один из ашанти подхватил его, уложил на мостовую и перекатил на спину. Кто-то проткнул пленку перочинным ножиком, чтобы Бад мог дышать ртом.

Несколько ашанти начали привязывать к кокону ручки, две на плечах, две на лодыжках, наездник спешился и опустился рядом на колени.

У него на щеке было несколько заметных рубцов.

– Сэр, – произнес он с улыбкой, – я обвиняю вас в нарушении нескольких положений Общего Экономического Протокола – каких именно, разъясню в более удобное время, – а сейчас арестую вас именем закона. Да будет вам известно, что задержанный таким образом будет подвергнут самым суровым карам при всякой попытке оказать сопротивление, которое – ха-ха! – в настоящий момент представляется маловероятным, но процедура требует, чтобы я вас уведомил. Поскольку эта территория относится к национальному государству, признающему Общий Экономический Протокол, ваше дело будет рассматриваться в рамках юридических установлений упомянутого национального государства, в данном случае – Китайской Прибрежной Республики. Национальное государство может предоставлять либо не предоставлять вам дополнительные права; это мы выясним в самом скором времени, как только изложим ситуацию представителю соответствующих властей. А вот, кажется, и он.