Врач «скорой» - Алексей Викторович Вязовский

нормального цвета, на щеках намек на румянец какой-то появился.

Странное дело, я читал неоднократно, что сотрудники считали его эгоистичным тираном, который другим слова без разрешения не дает сказать. Карцева гнобил, со Жванецким ссорился. Власти его тоже не любили – даже выжили из ленинградского Театра миниатюр. После чего Райкин перебрался в Москву. Я присмотрелся к великому актеру. Да нет, вполне адекватный, добродушный… Или он только на работе такой? К жене как заботливо относится, на прощание поцеловал, напомнил, чтобы таблетки пить не забывала.

Капитонова уступила ему кресло, сама перебравшись назад, и мы, пока ехали, получили удовольствие от натурального спектакля, который наш пациент устроил для нас.

– Я, конечно, перед врачами в долгу. Когда у Ромочки инсульт случился, мы все возле нее сидели, выхаживали. И ведь восстановилась почти полностью, только речь…

Так вот почему она молчала всё время! У нее моторная афазия после инсульта.

– Интересное имя у вашей жены, – заметила Капитонова. – Необычное.

– Ах, вы про это. Нет, имя обычное, Руфь Марковна. Просто ее родители ждали мальчика, даже имя придумали. А когда родилась девочка, решили: не пропадать же добру, вот всю жизнь домашние и называют ее Рома. Так о чем я?.. Да, вот стало жене полегче, и решила она пойти на спектакль. Мой, конечно же. Премьера, полный зал, начали. Это еще в Ленинграде было. И вот я чувствую – плохо мне, сил нет, боли в сердце такие, что шевелиться не могу. Вызвали сотрудники «скорую», приехали они, вот как вы – укол сделали, чуть легче. И слышу я – публика волнуется, ждут, значит. А там же в зале – Рома сидит. И я прошу: дайте мне, дорогие, пять минут на сцену выйти, надо закончить начатое, жена, опять-таки. Ну, дали мне кислородом из подушки подышать и отпустили. Под честное слово. А я вышел – и полчаса еще играл. Врач за кулисами стоит, кулаком грозит, а выйти не может, – тихо засмеялся Райкин. – Кто же его пустит?

– Анекдот был на эту тему, только про музыкантов, – влез я.

Как же, весь вечер на сцене Панов. Но Райкин только вежливо поинтересовался:

– Рассказывайте.

– Выступает оркестр. Первая скрипка – всемирная знаменитость, играет просто великолепно! Вот только дирижер замечает, что солиста просто корчит всего… Антракт. Дирижер интересуется: «Что с вами такое, может, не нравится, как я дирижирую, или еще что?» Тот отвечает: «Нет, что вы! Вы прекрасный дирижер!» Вторая часть концерта. Все еще хуже – скрипачу так плохо, будто умирать собрался. После занавеса дирижер опять с вопросами: «Признайтесь, что с вами во время концерта происходит? Может, вы заболели?» Солист помялся, и говорит: «…Ну как бы объяснить вам… Знаете, я музыку с детства ненавижу!!!»

– Смешно, – оценил Райкин под улыбки коллег. – Только не для еврейских детей. Вы даже не представляете, на какие жертвы идут иногда родители, чтобы заставить ребенка играть на скрипке.

Смысл сказанного доходил до нас с Капитоновой секунд пять, потом мы одновременно засмеялись.

Признаюсь, я нарушил инструкцию, которая запрещает личные просьбы и вообще любое общение с пациентами вне служебных обязанностей. Попросил автограф. И я был не одинок. Вся бригада вместе со мной в нарушители записалась. Но мы никому не скажем. Вот в такие минуты начинаешь жалеть об отсутствии камер для селфи.

* * *

Странное дело эти ноябрьские снегопады. Все понимают, что растает, но дороги тщательно чистят. Особенно там, где ездит начальство. А так как это столица, то руководителей всяких здесь всегда было до… очень много, короче. И процесс некоторые из них контролируют лично. Не верят на слово исполнителям.

Мы выехали из ворот ЦКБ и по Маршала Тимошенко спокойно подкрадывались к Рублевке. Километров двадцать на спидометре. Никого не трогали, не мешали участникам дорожного движения, потому что кроме нас никого не было. Я расслабленно смотрел вперед через лобовое стекло. Вот к дорожной технике подъехала черная «Волга» и из нее вылез какой-то мужик, который сразу начал потрясать кулаками. Почти одновременно с ним автомобиль покинул водитель. Кто его знает, может, ноги размять, или покурить, к примеру. А вот…

– Мля-а-а-а! – протянул в восхищении наш водитель, до этого за целый день сказавший от силы слов десять.

Да уж, я готов к нему присоединиться. Ибо какой-то хрен на здоровенном тракторе подъехал к начальственной машине и, не замечая ее, продолжил движение. Что там, мелочь пузатая под днищем скрежещет? Да и ладно. Короче, тракторист вынырнул из дум, только когда заехал на капот «Волги». И остановился. Когда мы подъехали, он всё ещё сидел в своей кабине.

Начальник, конечно, обалдел. Он подошел, посмотрел на это чудо, развернулся и начал ритуальную боевую пляску вокруг поверженного средства передвижения. И правда, на чем его сейчас увезут? Как он продолжит переживать за уборку снега? Зато его водитель явил образец стойкости и спокойствия, стоял и курил, будто ничего и не произошло. Тут кто-то полез к трактористу и сразу замахал нам руками.

– Давайте поближе, – скомандовал Спиваченко.

– Сознание потерял! – крикнули нам.

А вот и уличный вызов. Как же я по ним соскучился в прилизанной кремлевской «скорой»!

Вытащили тракториста, спустили вниз. Да уж, на эту махину и здоровым пока залезешь… Посмотрели – живой, бледный только сильно, но шевелится немного.

Достали кардиограф, бросили электроды на конечности. Ёксель-моксель, вот это инфарктище! Да эту кардиограмму ни один двоечник ни с чем не спутает!

– Шестьдесят на двадцать, – сообщила измерявшая давление Капитонова.

Поздравляем, у вашего пациента кардиогенный шок. Спиваченко только глянул мельком на пленку и заступил на капитанский мостик.

– Промедол, лидокаин в мышцу! Разворачиваемся, назад в больницу! Цигель, цигель, товарищи!

Пока сдавали тракториста, заспорили. Спиваченко был уверен, что цигель – это «время» по-немецки. Этот вывод он сделал после просмотра знаменитой «Бриллиантовой руки», где Миронов отбивал Никулина от стамбульской «проститутки» цигелем, постукивая по часам. Какое же было удивление врача, когда я сообщил ему про отсебятину сценаристов, которые особо не заморачивались и придумали тарабарщину.

– Цигель – это вроде бы коза по-немецки, – вспомнила Капитонова.

– Нет, кирпич, – возразил я.

– Товарищи! – на нас укоризненно посмотрела дежурный врач, которая оформляла водителя. – Вам не стыдно? Тут пациент тяжелый, а вы развели!..

Докторша была молодая, явно недавно после института. Прямо как я. Спиваченко снисходительно улыбнулся:

– Смерть и жизнь в больнице ходят рядом. Привыкнете.

* * *

Утром я попытался историю со звонком Давида спустить на тормозах. Мол, ничего интересного не произошло, мелочи жизни, сейчас поеду и разберусь.

– Хреново у тебя, Панов, врать получается, – сказала Аня, наглаживая мне рубашку. – Глаза выдают. Так что есть над чем поработать. Мне