Жемчужина Лабуана - Эмилио Сальгари

Вопль ярости раздался на борту корсарского судна. Драка? Ну что ж, этого и хотели пираты.

Красноватый, смешанный с искрами дым повалил из трубы военного корабля. Послышался приглушенный рев котлов, быстрые удары колес по воде. Крейсер двинулся и, быстро набирая ход, приблизился к маленькому пиратскому судну, чтобы отрезать ему отступление и огнем своих пушек покончить с ним.

— Умрем смертью храбрых! — закричал Сандокан, который уже не сомневался в роковом для него исходе этого боя.

Единодушный крик был ему ответом.

— Да здравствует Тигр Малайзии! — гаркнули пираты, потрясая оружием.

Решительным поворотом руля Сандокан повернул свое судно навстречу врагу. Единственное, что ему оставалось, это попытаться взять крейсер на абордаж и бросить своих людей на его палубу.

С обеих сторон завязалась орудийная перестрелка. Стреляли и пушки, и митральезы.

— Смелей, тигрята, на абордаж! — загремел Сандокан. — Их больше, но мы же тигры Момпрачема!

Крейсер быстро приближался, показывая свой острый нос и разрывая темноту вспышками, сопровождавшимися яростной канонадой.

Маленький парусник, всего лишь игрушка против этого железного гиганта, которому хватило бы одного толчка, чтобы, разрезав надвое, пустить его ко дну, все же шел навстречу крейсеру с невероятной отвагой.

Однако борьба была неравная, даже слишком неравная. Роковой исход ее нетрудно было предугадать.

Две минуты спустя их судно, разбитое вражеской артиллерией, представляло собой просто обломки.

Мачты упали, в бортах зияли пробоины, а заграждения на носу уже не защищали от пуль и картечи. Вода врывалась в многочисленные пробоины, заливая трюм.

Разгром был полный, но никто и не помышлял о сдаче — все хотели умереть, но там, на вражеском корабле. Не оставалось ничего другого, как идти на абордаж — безумство, поскольку в строю оставалось только двенадцать человек. Но это были двенадцать тигров, предводительствуемых Сандоканом, чья доблесть не знала себе равных.

— Ко мне, мои храбрецы! — закричал он.

Двенадцать пиратов, с глазами, налитыми кровью от ярости, сжимая оружие, рванулись к нему и сплотились вокруг.

Крейсер надвигался, готовый потопить их праос, но Сандокан в последний момент избежал столкновения и резким поворотом руля бросил свое судно к правому борту врага.

Толчок был таким резким, что корсарское судно накренилось, зачерпнув воды и сбросив в море мертвых и раненых.

— Крючья! — загремел Сандокан.

Два абордажных крюка впились в борт крейсера, и в мгновение ока тринадцать пиратов, жаждущих мести, вне себя от ярости, бросились на абордаж. Помогая себе руками и ногами, хватаясь за выступы и порты батарей, они взбирались на фальшборт и прыгали на палубу раньше, чем англичане, пораженные такой невероятной отвагой, опомнились, чтобы сбросить их.

С Сандоканом во главе они бросились на матросов, страшными ударами своих сабель рубя стрелков, преграждавших им путь, и стараясь пробиться к корме.

Там по команде офицеров собралось уже человек шестьдесят солдат. Они растерянно топтались, не решаясь стрелять в эту мешанину своих и чужих; пираты же, не раздумывая, бросались на их штыки. Раздавая сабельные удары направо и налево, отрубая руки, проламывая головы, вопя страшными голосами, чтобы посеять больше ужаса, падая и снова вставая, они теснили своих врагов, но и сами гибли один за другим.

Сандокан и еще четверо оставшихся в живых пиратов, с оружием, окровавленным по самую рукоятку, попытались пробиться к пушкам, но опомнившиеся матросы открыли по ним с мостика прицельный огонь, и судьба их была решена.

Четверо пиратов бросились впереди своего капитана, чтобы прикрыть его, но, сраженные ружейными выстрелами, пали бездыханными. Раненный пулей в грудь, упал и Сандокан. Несколько солдат с карабинами в руках бросилось к нему, но вдруг он вскочил, несмотря на рану, из которой потоком лилась кровь, огромным прыжком достиг правого борта и, уложив ударом сабли солдата, который пытался помешать ему, бросился вниз головой в море. И сразу пропал, исчез в его черных волнах.

Этот человек, наделенный столь исключительной силой, энергией и великой отвагой, не мог так легко погибнуть.

В то время как крейсер прошел мимо, перепахивая воду своими гребными колесами, Сандокан мощным рывком снова всплыл на поверхность, преисполненный ярости и неостывшей жажды борьбы.

— Стой! — закричал он, видя уходящий от него в темноту корабль. — Стой, проклятое корыто! Я разнесу тебя на тысячу железных кусков!.. Я уничтожу тебя, где бы ни встретил!..

Дрожа от пожирающей его ярости, несмотря на рану в груди, он бросился вплавь вслед за крейсером в безумной надежде догнать и наказать его за гибель своих кораблей. Он грозил ему кулаком, он посылал вслед уходящему крейсеру страшные проклятия, но за шумом колес и грохотом паровой машины на палубе его никто не слышал.

Долго еще не мог он успокоиться и пока вражеский крейсер различался в ночной темноте посылал ему вслед страшные угрозы. Были моменты, когда он вновь бросался вслед за кораблем и орал голосом, в котором не было ничего человеческого, голосом безумного.

Но наконец разум победил, и Сандокан вновь пришел в себя. Он сбросил одежду, которая стесняла его, обмотал своим поясом кровоточащую рану и, стиснув зубы, превозмогая страшную боль, поплыл по направлению к берегу.

Его члены окоченели, дыхание становилось все более тяжелым, он чувствовал, что силы с каждым гребком покидают его, а берег был еще очень далеко.

Он перевернулся на спину и дал приливу нести себя, слегка подгребая руками. Время от времени он замирал на месте, стараясь хоть немного отдохнуть и набраться сил.

Вдруг он почувствовал легкий толчок: что-то твердое коснулось его. Акула?.. При этой мысли, несмотря на всю его смелость, мурашки пробежали у него по спине.

Инстинктивно он протянул руку и ухватился за какой-то твердый предмет, слегка возвышавшийся над поверхностью воды. Он притянул его к себе и увидел, что это обломок, кусок палубы его корабля, на котором болтались обрывки канатов.

— Очень кстати, — пробормотал Сандокан. — Силы мои на исходе.

С трудом он взобрался на этот обломок, держа над поверхностью воды свою рану, с краев которой, красных и вспухших, еще сочилась кровь, смешиваясь с морской водой. Запах крови мог привлечь к нему акул; следовало как можно быстрее плыть к берегу, но уже и просто держаться на воде было ему не под силу.

Он не хотел погибнуть, не хотел дать победить себя и потому боролся с волнами, но силы его все таяли, сознание замутилось, и наконец он впал в забытье, хотя руки его инстинктивно цеплялись еще за обломок.

Начинало светать, когда сильный толчок вывел его из забытья.