Януш Корчак. Жизнь до легенды - Андрей Маркович Максимов

также вдруг может и закончиться. Почему нет?

Идет тихо, почти на цыпочках, стараясь не шуметь, словно боясь, что любой звук будет для отца тревожен.

И вот уже можно протянуть руку, чтобы дотронуться до отца.

И тогда папа поворачивает лицо. И даже пытается улыбаться.

Но это — лицо чужого человека. И улыбка чужая.

Черты вроде папины, но — взгляд, но — улыбка…

Чужой человек.

Страшно…

Может ли вообще быть что-то более непоправимо ужасное, чем близкий человек, который на твоих глазах превращается в чужого?

Генрик делал все, чтобы помочь отцу. Но чем больше пытался ему помочь, тем отчетливее осознавал собственную беспомощность и бессмысленность своих попыток.

Именно тогда в голове нашего героя впервые возникла мысль о самоубийстве, которая не покидала его потом всю жизнь. Это же так просто: раз! — и нет ни тебя, ни мира. А значит, нет и проблем…

Смерть — как абсолютная свобода. Не такой ли видел ее наш герой? Сошедший с ума близкий человек вроде бы жив, но при этом того папы, с которым ты катался на лодке, кому ты мог уткнуться в живот, — твоего родного папы нет.

Он жив, но его не существует.

Разве самоубийство не лучше?

Заметим, что, когда Януш Корчак, имея все возможности спастись, все-таки пошел с детьми в газовую камеру — это было не что иное, как самоубийство, которое, впрочем, никогда его не пугало, и к которому он парадоксальным образом готовился всю жизнь.

Подводя итоги своей жизни, записывает в дневнике: «Нет более мерзостного события (приключения), чем неудачное самоубийство. Этот план должен полностью созреть, чтобы его выполнение дало абсолютную уверенность в успехе. Если я постоянно откладывал свой план, обдуманный до последней детали, то потому, что в последний момент накатывала какая-то новая мечта…»[25]

Да, значительно позже Корчак пытался покончить с собой. И не раз хотел это сделать.

История с болезнью отца повлияла на его психику навсегда…

7

Период взросления… Что это такое?

Тот удивительный этап жизни, когда детство постепенно превращается в юность; когда у тебя появляется ответственность не только за себя, но и за свою семью (плох тот мальчишка, который никогда не ощущал, что мама его беспомощна и нуждается в поддержке); когда ты постепенно начинаешь осознавать законы жизни; понимать понемножку самого себя: свою собственную силу, слабость, и отчаяние свое тоже…

Этот важнейший период становления человека прошел у нашего героя рядом с папой, который постепенно, но однозначно сходил с ума, все меньше нуждаясь в общении, в частности, с сыном; и все больше — в медицинской помощи.

«В конце концов и судьба — всего лишь более поздняя проекция отца»[26], — заметил Зигмунд Фрейд.

Судьба — проекция отца… А если у тебя такой отец, какой был у Корчака?

8

Ситуация с трагической болезнью папы — не просто важнейшая, но решающая во взрослении нашего героя. Однако рассматривать ее можно с разных сторон.

Если с психологической — то, здравствуйте, господин Фрейд!

«В целом отношение между личностью и отцом как объектом превратились, сохранив свое содержание, в отношения между Я и Сверх-Я»[27] — так считал великий Фрейд.

Отец — это не просто защита для человека. Это сверхзащита. Тот самый тыл, та самая стена, которая будет ограждать всегда.

И это ведь не кто-то чужой — папа. Тот, на кого ты похож. Родной, близкий, но при этом сверхчеловек. Улучшенный, более мощный вариант тебя.

Такая жизнь длилась до одиннадцати лет нашего героя. Нежная, немного нелепая мама. Обожаемая, всегда готовая поговорить, бабушка. И живущий как бы немного в отдалении, сильный, мудрый, все знающий и понимающий папа — авторитет абсолютный и безусловный.

И вдруг папа из «Сверх-Я» превращается… как бы это сказать?.. в «Недо-Я». В больного, несчастного, абсолютно беспомощного человека, который словно потерял сам себя.

Уходит защита. Исчезает стена. Ты остаешься наедине со всеми проблемами мира и в первую очередь — со своими собственными. Отныне и навсегда ты стал взрослым человеком.

В 11 лет, услышав нечеловеческий, истошный, ничем не мотивированный крик родного отца, ты выскочил из детства, как пробка из бутылки, чтобы не вернуться уже никогда.

И все-таки даже больной отец сделал для нашего героя огромное дело: будущий великий педагог впервые начал учить детей, чтобы заработать деньги на лечение отца. Начал заниматься педагогикой ради папы.

Генрик Гольдшмит, еще не став Янушем Корчаком, именно благодаря отцу понял, что умеет рассказывать истории, и у него получается находить контакт с детьми. То есть обнаружил в себе те умения, которые будет развивать в себе всю жизнь.

Поразительно, но даже в этой, абсолютно трагической ситуации, пожалуй, уместно сказать: что Бог ни делает — все к лучшему.

9

Однако эту трагедию можно рассматривать, скажем так, и с бытовой точки зрения, не подключая великого Фрейда, без лишнего психологизма.

Что получится в этом случае?

Дети, которые пережили в детстве настоящие трагедии, спокойнее переносят любые неприятности зрелого возраста. Они знают, что такое подлинная печаль и подлинная боль, поэтому легче воспринимают любые житейские неурядицы.

Сумасшествие отца и его то ли смерть в психиатрической больнице, то ли самоубийство — очень серьезный, очень жесткий урок.

Господь уготовил нашему герою тяжелую жизнь: три (!!!) войны; голод и холод; строительство практически на пустом месте двух домов сирот; почти полное отсутствие спокойной социальной жизни; наконец, в судьбе Генрика Гольдшмита случилось гетто и смерть со своими воспитанниками в газовой камере.

Если бы не жесткий, жестокий урок юности, смог бы наш герой вынести все это?

Очевидно, что Януш Корчак гораздо спокойнее относился к смерти, чем в принципе принято. После ухода отца, а потом после смерти матери, в которой наш герой винил себя, — он, по завету древних, всегда помнил о смерти, жил как бы в ее присутствии.

Он привык к смерти. Не боялся ее. Был готов к встрече.

Вот Корчак пишет о смерти своего товарища: «Азрилевич умер сегодня утром. О, как тяжела жизнь и как легка смерть (курсив мой. — А. М.)»[28].

Выделенные слова — это позиция, которая, как кажется, была у нашего героя всегда: жизнь — тяжела, смерть — избавление.

Сумасшествие и странная смерть отца тяготили Корчака всю жизнь. То, о чем он не забывал ни на миг. То, повторения чего боялся панически.

Незадолго до смерти отца семнадцатилетний Корчак начинает писать роман «Самоубийство».

«Герой ненавидел жизнь, боясь безумия, — вспоминал Корчак о своем первом, недописанном романе. — Я панически боялся сумасшедшего дома, куда моего отца несколько раз направляли. И