Оргазм, или Любовные утехи на Западе. История наслаждения с XVI века до наших дней - Робер Мюшембле

В последующих томах Фуко кардинально изменил план задуманной серии исследований. Первоначально он намеревался сконцентрировать внимание на развитии Европы от средних веков и далее, однако два следующих тома, вышедших в 1984 году, — году смерти философа — посвящены Древней Греции и Риму[33].

Одним из самых увлекательных наблюдений издания 1976 года было описание того, как развивается представление о сексе как о «высшей тайне», которую поначалу доверяют только исповеднику, потом — психоаналитику, а потом она парадоксальным образом становится самым расхожим сюжетом разнообразных писаний и сочинений. Не менее продуктивным предстает замечание о том, что невозможно четко расчленить начало и конец цикла подавления сексуальности[34]. Основной вклад книги состоит в том, что автор предлагает 4 парадигмы подавления сексуальности. Это «истеризация» женского тела, осуществлявшаяся медициной; половое воспитание детей, при котором акцент делается на опасностях секса и описываются, в частности, пагубные последствия онанизма; социализация деторождения и внушение семейным парам чувства особой ответственности перед обществом; наконец, это «психиатризация» извращенных наклонностей и удовольствий, проявляющаяся в стремлении выявлять и лечить патологии[35].

Эти парадигмы легко распознаются в том историческом периоде, который стоит в центре исследования Фуко, — XVIII–XIX столетия. Однако они не столь характерны ни для предшествующего, ни для последующего периода. В книге Фуко сквозная линия развития от Возрождения до наших дней мне видится только в описании последовательного сокрытия сексуальности в глубине «я», причем в том виде, в каком оно представлено в рассуждениях и теоретических трактатах на эту тему, а не в реальном сексуальном поведении людей. При попытках анализа этого реального поведения неизбежны лакуны и разрывы.

И биология, и антропология, и этнография, и дисциплины, изучающие строение нервной системы, говорят сегодня о том, что человек, как и прочие животные существа, озабочен проблемой сохранения вида, и сексуальность — одна из основных форм решения этой проблемы. Однако только нашему виду доступна сублимация. По теории Фрейда, сублимация нужна не только для того, чтобы избавиться от чрезмерного возбуждения, — она является «одним из источников творческого вдохновения»[36]. На мой взгляд, в ней скрыт подлинный двигатель развития европейской культуры, основанной вот уже пять столетий на мощной силе сексуального подавления. Это подавление выходит далеко за рамки христианской морали. Христианская мораль всего лишь дала возможность упорядочить жизнь в обществе, раздираемом конфликтами; позже фрейдизм помог индустриальному буржуазному обществу найти не религиозный, а светский выход и использовать энергию либидо в интересах накопления капитала. И в одежды религиозных предписаний, и в одежды психоанализа рядилась одна и та же идея о необходимости строгого самоконтроля над непроизвольными импульсами ценой боли, страданий и страхов, но во благо всего коллектива. Быть может, мы до сих пор, так или иначе, находимся во власти былого стремления к аскетическому поведению, которое позволило западному миру направить в созидательное русло разрушительную по сути силу человеческой похоти.

Истоки следует искать в далеком прошлом. Первые христианские монахи жили в абсолютном воздержании и безбрачии и призывали к тому же священников-мирян. Однако лишь после Тридентского собора 1563 года строжайшие требования распространились на всех клириков без исключения. Ранее некоторые из них могли позволить себе пойти на поводу у своих желаний. Однако столбовой дорогой европейской цивилизации ограничительная мораль стала лишь после того, как была воспринята светской частью общества и начала активно внедряться в самые широкие слои населения.

В эпоху Возрождения христианские моралисты в своих трактатах выступают против сладострастия как такового. Они предписывают, в идеале, мужчинам и особенно женщинам полный отказ от требований плоти и уход в монастырь. Однако реальность расходилась с нравоучительными сочинениями. Католическая церковь того времени видела в браке единственный выход для тех, кто не может противиться искушению и не желает быть навеки проклят. В действительности же церковные власти на местах придерживались некоторого негласного договора с прихожанами и следили лишь за тем, чтобы никто не выходил за рамки дозволенного. Это позволяло соблюдать определенное равновесие в обществе[37]. Хотя физические сношения вне супружеской постели или без согласия со стороны старших родственников-мужчин могли сделать соблазнителя объектом кровавой мести, сексуальность проявлялась достаточно свободно. Свидетельство тому — множество незаконнорожденных детей, ну а в придворной среде и королевской семье сексуальное вожделение вообще никак не сдерживалось[38]. C середины XVI и до конца следующего века происходят коренные изменения. Мощная тенденция к подавлению сексуальности утверждается и в законах, и в нравственных предписаниях самым наглядным образом. И церковь, и государственные органы хотят отныне контролировать не только духовную, но и телесную жизнь подданных. Особенно сильно подавление происходит в городской среде, где всячески пропагандируется и религиозное самоотречение, и умеренность во всем в противовес развратной придворной аристократии, склонной к необузданности и роскоши. Происходит нечто вроде коллективной сублимации, основанной на индивидуальном вытеснении. Этот процесс, на мой взгляд, способствует динамичной экспансии европейской цивилизации по всему миру. Особенно ярко он проявляется в странах-колонизаторах, таких как Франция и Англия.