Век самопознания. Поиски бессознательного в искусстве и науке с начала XX века до наших дней - Эрик Кандель

Это тесное сотрудничество позволило венской медицинской школе связывать знания о болезнях, получаемые у больничной койки, со знаниями, получаемыми в прозекторской, и использовать методично выявляемые связи для разработки рациональных, объективных методов изучения болезней и их точной диагностики. Все это способствовало выработке новых представлений о соотношении клинических данных с патологоанатомическими.

Рокитанский был последователем итальянского патологоанатома Морганьи, спорившего с Галеном. Морганьи доказывал, что клинические симптомы возникают из-за нарушения работы определенных органов. По мнению Морганьи, чтобы разобраться в болезни, нужно было найти ее источник[10]. Кроме того, Морганьи считал, что результаты вскрытий можно использовать для проверки гипотез, выдвигаемых в ходе клинических обследований. Он внедрил новый подход к медицинской терминологии, предполагающий, что болезнь следует называть по ее биологическому источнику, по возможности – по органу, в котором она возникает. Так получили собственные названия, например, аппендицит, рак легких, сердечная недостаточность и гастрит.

Рокитанский считал, что врач, прежде чем приступать к лечению, обязан диагностировать болезнь. Точные методы диагностики не должны базироваться исключительно на осмотре пациента и оценивании симптомов, потому что те могут быть связаны с поражениями разных частей одного органа и даже с принципиально разными заболеваниями. Но нельзя основывать диагностику и лишь на результатах патологоанатомических обследований. Патологоанатомические данные нужно по возможности совмещать с данными клинических обследований.

Шкода перенял научный подход Рокитанского и использовал его при обследовании пациентов. Как специалист по заболеваниям сердца и легких, он существенно доработал приемы и теоретические основы перкуссии и аускультации (выслушивания). С помощью изобретенного Лаэннеком стетоскопа Шкода изучал шумы и другие звуки, отслеживаемые при выслушивании сердца, и после смерти пациентов устанавливал связи этих звуков с выявляемыми Рокитанским при вскрытиях повреждениями сердечной мышцы и клапанов. Кроме того, чтобы лучше разобраться в физических основах звуков, издаваемых сердцем, Шкода проводил эксперименты на трупах. Он первым смог отделить нормальные звуки, вызываемые открыванием и закрыванием сердечных клапанов, от шумов, связанных с нарушениями в их работе. Это позволило Шкоде стать не только профессионалом выслушивания звуков сердца, но и выдающимся интерпретатором анатомического и патологического значения этих звуков и установить для аускультации стандарты, принятые и по сей день.

Так же тщательно Шкода подходил к обследованию легких. С помощью стетоскопа он прислушивался к дыханию пациентов, совмещая этот метод с приемами аускультации, которые разработал ранее другой венский врач, Леопольд Ауэнбруггер: постукивая по грудной клетке и обращая внимание на звуки, которые могут свидетельствовать об отеке. Точность диагнозов Шкоды принесла ему славу основателя современной клинической диагностики. “Благодаря Шкоде медицинская диагностика… достигла такого уровня достоверности, который нельзя было и вообразить”, – пишет Эрна Лески[11]. Большинство заболеваний, вызываемых повреждениями сердечных клапанов, и по сей день первоначально диагностируются при обследовании посредством выслушивания с помощью стетоскопа и интерпретации отмечаемых звуков на основе критериев, разработанных Шкодой.

Сотрудничая со Шкодой, Рокитанский достиг зенита своей славы. В 1849 году началась публикация его главного труда – трехтомного “Учебника патологической анатомии”, первого полноценного учебника по этому предмету. Здесь Рокитанский подчеркивал, что разобраться в уже развившейся болезни и найти средства для ее излечения можно лишь посредством изучения ее происхождения и естественных причин.

Эти достижения привели к небывалому притоку на медицинский факультет Венского университета иностранных студентов. Особенно много среди них было американцев: их привлекала не только репутация факультета, но и доступность трупов для патологоанатомических исследований. В то время в США качество медицинского образования было невысоким, а возможности практики ограничены. Паломничеству способствовало и то, что Рокитанский возглавлял медицинский факультет в период, когда строилась Рингштрассе и шли другие преобразования, сделавшие Вену одним из красивейших городов Европы.

Историки философии Аллан Яник и Стивен Тулмин утверждают, что США во многом обязаны нынешним лидерством в области медицинских наук тысячам американских студентов-медиков, учившихся в Вене. Среди них были и основатели американской университетской медицины Уильям Ослер, Уильям Холстед и Харви Кушинг.

Венская медицинская школа повлияла на множество людей. Благодаря Рокитанскому патологическая анатомия стала основой медицинской науки и образования не только в Австрии, но и во всех странах Запада. Рокитанский и его коллеги отстаивали идеи, составившие фундамент современной научной медицины. Они доказывали, что медицинские исследования и клиническая практика неотделимы друг от друга и взаимозависимы, что пациент – это поставленный природой эксперимент, что больничная палата должна быть лабораторией для врача, а больница – домом для студентов. Кроме того, сравнивая стадии болезней, Рокитанский и Шкода заложили научную основу представлений о патогенезе – идею, что болезнь естественным образом проходит ряд этапов.

Рокитанский применил в медицине принцип Анаксагора (V век до н. э.): “Явления – это наблюдаемые проявления скрытого”[12]. Как утверждал Рокитанский, чтобы узнать истину, нужно искать глубже того, что лежит на поверхности. Эта идея была востребована в неврологии, психиатрии, психоанализе и литературе, куда ее привнесли Теодор Мейнерт и Рихард фон Крафт-Эбинг – напрямую и через их влияние на Йозефа Брейера, Зигмунда Фрейда и Артура Шницлера. Для венского модерна оказалось важным влияние Рокитанского, которое распространилось через его ассистента, Эмиля Цуккеркандля, на Климта и венских экспрессионистов.

Кроме того, как президент Императорской академии наук и советник по медицине при Министерстве внутренних дел, Рокитанский стал для Вены главным выразителем позиций науки, убедительно доказывавшим оправданность освобождения научных исследований от политического вмешательства. Когда император Франц Иосиф назначил его членом верхней палаты парламента, Рокитанский стал публичной фигурой. Он был красноречивым оратором и пользовался широким влиянием. Еще долгое время после смерти Рокитанского не только медицина, но и культура Вены находилась под влиянием его взглядов.

В Вене рубежа XIX–XX веков художники, писатели, врачи, ученые и журналисты поразительно тесно общались друг с другом – в отличие от интеллектуальных элит Нью-Йорка, Лондона, Парижа и Берлина, представители которых (за редкими исключениями, вроде группы “Блумсбери”) оставались сравнительно замкнутыми в своих кружках.