Меч Константина - Деян Стоилькович

– Да вряд ли им все равно, кто здесь четник, а кто коммунист.

– А чего ты хочешь от воришек да карманников? Но и эти бездельники, что на стенах всякую хрень пишут, ничуть не лучше. Просто у них оружия не хватает.

– Вы это про коммунистов?

И тут Нишавац из-за стола в уголке подал голос:

– Тома, блин, оставь человека в покое! У тебя есть что-нибудь пожрать? Есть у тебя свиные отбивные? В прошлый раз они ничего себе были.

– Прошлый раз еще до оккупации был, Нишавац. Что-то тебя память подводит.

– Так чем же ты сегодня гостя попотчуешь? Денег мне не жаль, сегодня ночью я одного болгарина в барбут ободрал! Можно и угоститься. Кебабы у тебя наверняка есть. Я точно знаю, что хозяин Крсман дружит с Мико, что орудует на черной бирже, и наверняка ему мясо со швабских складов продает. Да еще подай свою водку из ныжимок, что у хозяина Крсмана от отборного винограда остаются, да еще подай нам – если есть, конечно, – пирог слоеный с сыром. Да всяких закусок поболе!

Шебек в недоумении выпучил глаза:

– И что, вы все это съедите?

– Денег не жалей, душу разогрей! Так меня покойный папаша учил, пусть земля ему пухом будет…

– Как скажешь. Однако это все не задаром.

Высказавшись, Тома Шебек в мгновение ока накрыл стол: горский сыр, соленый и пряный, порезал на толстые твердые куски, моравский салат с помидорами, горячий сырный пирог, бутылек холодной виноградной водки и два стаканчика. Чуть позже доставил огромную тарелку с кебабами и жаренным по-крестьянски мясом, посыпанным мелко нарезанным луком, похожим на свежевыпавший снег, и горячую лепешку.

Нишавац жадно набросился на еду, в то время как Неманя задумчиво попивал водку, уставив взгляд куда-то перед собой.

– Что с тобой, господин Неманя? Ты что, есть не хочешь?

– Никак не могу понять, Нишавац. Разве немцы больше не расстреливают на Бубне? С каких это пор они стали казнить людей посреди города?

– Как это с каких пор? С тех пор, как эти скоты из Германии сюда приперлись. Тот блондинчик носится по городу как черт. Как будто ему яйца в дверях прижали! Канн его зовут. Майор Канн.

– Что ты о нем знаешь?

– Я? Да ничего! Но найти знатока не проблема. Давай лучше ешь, остынет – будет никуда не годно.

В тот момент, когда они заканчивали обед и Нишавац громогласно расхваливал розовое вино, в ресторан вошла шумная компания и заняла стол у самой стойки, на котором красовалась приметная табличка с надписью «ЗАНЯТО! РЕЗЕРВИРОВАНО!».

– Это что, какие-то уважаемые клиенты? – спросил Неманя, смерив взглядом троих мужчин в дорогих костюмах и манерную даму, которая немедленно заказала капучино.

– Ага, – пробормотал Нишавац, пытаясь выковырять застрявшие меж передними зубами кусочки мяса. – Они на швабов работают.

– Немцы?

– Да ну! Наши. Фольксдойче. Вон тот, прилизанный, – Светозар Живкович, рядом с ним – Карло Унгар, напротив – Стева Дункович, правда, он не любит, когда его зовут Стева, предпочитает быть Стефаном. Хочет быть стопроцентным немцем.

– А дама?

– Какая еще дама? Это вовсе не дама. Это Анка Видович. Она трется с офицерами. Ноги задирает по первому сигналу. Швабы ведь тоже люди, любят скоромненькое…

– Не слишком ли ты строго их судишь?

– Да не сужу я их, Бог им судья!

Нишавац набожно перекрестился, опрокинул рюмку и вновь потянулся за бутылкой.

– Я все тебя расспрашиваю, даже не по себе как-то… А что с твоей женой стряслось, хозяин?

Неманя отхлебнул спиртного и пробормотал:

– Анна умерла, Нишавац.

– Эх, грехи наши тяжкие… – горько вздохнул гармонист, опять перекрестился и, по старому обычаю, плеснул немного водки из стаканчика на пол. – Грехи тяжкие… Такие господа…

Неманя допил водку и поставил рюмку. Казалось, до него донесся какой-то далекий, одному ему ведомый звук.

Будто чьи-то пальцы коснулись клавиш рояля.

Начальник фельдкомендатуры Ниш-809 полковник Отто фон Фенн нервно расхаживал по своему кабинету, то перебирая груду бумаг, то поглядывая на офицеров, прибывших для утреннего доклада. Его адъютант Кестнер стоял в углу комнаты, углубившись в записную книжку; педантичный молодой человек, высокий блондин, настоящий баварец, до войны был блестящим инженером. Шеф отделения абвера капитан Рихтер сидел напротив, удобно устроившись в глубоком кожаном кресле, и задумчиво потягивал из узкого хрустального бокала черешневую водку, одновременно рассматривая топографическую карту, висевшую на стене. Крупный и сильный, коротко стриженный брюнет с подбритыми висками, контрразведчик более походил на десантника.

Полковник фон Фенн на мгновение прекратил бесцельное хождение по кабинету и вновь склонился над бумагами, лежащими на столе. Взгляд его остановился на листке, вверху которого стояла вчерашняя дата: среда, 7 июня 1944 года.

Это был не обычный рапорт, где офицеры жалуются на нехватку личного состава, унтер-офицеры – на отсутствие казарм и специалистов, солдаты – на плохие бытовые условия и скудное питание… Текст на листке неопровержимо свидетельствовал, что все то, в чем полковник участвовал вместе со своими боевыми товарищами, неумолимо теряло смысл.

Эта проклятая страна населена упрямыми и примитивными людьми, характер которых он никак не мог понять, и она все больше напоминала очередной круг ада. Но ада какого-то странного. Невиданного ада, который невозможно было даже вообразить. Круг ада с названиями городов, рек и гор, которые невозможно было произнести, не сломав язык, где две повстанческие армии уничтожали друг друга, продуктов питания не хватало, зато было вдоволь бомб, которые во имя освобождения сбрасывали с неба англо-американские союзники…

…и где был он сам – первый среди падших ангелов.

Полковник слишком долго не мог понять поразительную истину.

Он верил, что его служба имеет хоть какой-то смысл, что все его усилия не напрасны и что военная удача вновь окажется на стороне Германии. Но ведь там, в фатерланде, наверняка должны быть дела поважнее, чем желание знать, что думают и во что верят те, кого фюрер однажды назвал «третьеразрядными солдатами» и отправил на Балканы вместо настоящих «защитников рейха». Поэтому он и не отреагировал, когда ему в прошлое воскресенье доложили о поджоге в самом центре Ниша, на площади Короля Милана. Сгорело огромное прямоугольное панно с большой картой Европы, на которой флажками были отмечены военные победы вермахта.

Он отказался устанавливать новое панно вместо уничтоженного. На решение не повлияло и нескрываемо враждебное отношение к нему некоторых офицеров, особенно из СС, а также гестаповцев. Тем более что эта карта утратила всякий смысл. Канули в прошлое военные победы вермахта, сломленного русской зимой и фанатичностью большевиков. А после недавней высадки союзных войск но Франции поражение в войне стало близким, как никогда. Поэтому и не стоило выставлять напоказ ложь, в которую уже никто не верил, включая изголодавшихся обитателей Ниша.