Красно Солнышко - Виктория Гетто

Почти неделю обходили берега земель франков. Славянские насады в море, само собой, вороги засекли. Взвились дымные сигналы длинной цепочкой, уходя в глубь вековых лесов. Храбр поинтересовался у кормщика, мол, нападать будут? Рать собирают? Тот ухмыльнулся, ничего не ответил. Но князь вопрос отрока услышал, пояснил: франки, завидев лодьи, бегут в страхе от берега дальше в леса, надеются, там их дружинники не найдут. Отрок не поверил, да пришлось. Брячислав решил сделать остановку. На песчаный берег небольшого острова с песнями вытащили насады, осмотрели – остались довольны. Швы не текут, но то и так понятно – днища внутри сухие. Грузы, покрышками сыромятными затянутые, – в целости и сохранности. Просто народ от плавания долгого подустал, развеяться надо бы. Размять косточки. Заодно и, если повезёт, оружие опробовать в деле.

Огромные росские волкодавы, в одиночку останавливающие матёрого бера[6], след в лесу, плотно подступающем к воде, взяли сразу. Опустили носы к земле и помчались молча, вои – следом. Собаки у словен умные. Почти как люди. Такой пёс и с ребёнком за няньку побудет, и защитит, если что, и охранит. Словом, бежали собаки хоть и быстро, да с умом, и воин в полной броне за ними поспеть может, не сбивая дыхание. Долго ли, коротко, стали псы как вкопанные. А тут и дымком потянуло. И ещё… смрадом непонятным. То ли человечьим дерьмом, то ли животным. Закрутили носами отроки, а собаки и вовсе улеглись на листву опалую, лапами длинные морды прикрыли. Им-то, с тонким нюхом, вообще невмоготу. Князь Гостомысл, поскольку брат его, Брячислав, с лодьями остался, двоих дружинников в розыск отрядил. Те исчезли в густой листве, а остальные вои улеглись на землю, затаились. Да так, что шалый олень из лесу вышел, ногой с острым копытцем Славу на руку чуть не ступил. Тот вовремя ладонь отодвинул. Ждёт дружина воев посланных терпеливо, мошкару и гнусь лесную от себя отгоняя. Время должное прошло, вновь посланцы у засады появились бесшумно, как приучен каждый воин сызмальства. Подошли к князю, докладывают. Тот их выслушал, взглянул на отроков, усмехнулся, знаком к себе позвал. Ребята перед ним замерли, ждут. А Гостомысл усмехается:

– Пойдёте в деревню, приведёте мне шесть коров. Свежатинки поедим.

Храбр даже не поверил услышанному: как это, пойти вчетвером и привести животину? А ну как там врагов видимо-невидимо? Князь посуровел, голос повысил: приказано – делай. Деваться некуда, старший велел. А Оладья, один из тех, что на розыск ходил, взглядом разрешения у князя испросил, совет даёт: заходите по одному с каждой стороны света. Тогда франки сбежать не смогут. И тоже улыбается. Приказ есть приказ. Делать нечего, пошли отроки. Все четверо. Проверили лишь, легко ли мечи из ножен выходят, да щиты за спины закинули, лёгкие, круглые. Самострелов не брали, старший князь Брячислав не позволил воинам брать дальнобойное оружие.

Деревня была довольно большой. Дворов на тридцать. Только домов отроки не увидели. Полукруглые крыши землянок выдавались горбами из-под земли в небольшой низине. Открылась и причина смрада – на одной из окраин высилась большая куча костей, внутренностей животных, какого-то мусора. В центре деревни суетились. Храбр не поверил своим глазам: и это – люди?! Низкорослые, кривоногие. С длинными нечёсаными спутанными патлами, свисающими ниже плеч. Одетые в рванину непонятного цвета. Ступни обмотаны обрывками шкур, а большинство и вовсе босые. Не разберёшь, где мужчина, где женщина. Только детишек и можно различить – те совсем крохотные. И – голые. Лишь у девчонок срам тряпицами прикрыт. У всех малышей животы вздутые, а ножки – тоненькие и кривые, с распухшими суставами. Таких среди славян отроду не знали! Железа не видать вовсе. Кое у кого из диких – дубины деревянные, с наростами на концах. Видно, из капа делали…

Меж людей мечется живность – крохотные комки шерсти серого цвета. Только по звонкому блеянию можно понять, что это овцы. Такие же тощие и рахитичные, как и сами обитатели деревни. А вон, кажется, то, что здесь называется коровами. Да у славян собаки больше! Невольно губы растянулись в улыбке.

Отрок поправил шелом, обнажил меч и неспешно двинулся в деревню. Его заметили. Поднялся неимоверный вой и визг. Пронзительные голоса женщин слились в один заунывный стон. Дикари засуетились, кое-кто, подхватив свои нелепые дубины и заострённые колья, бросился было на славянского юношу, в одиночку спокойно идущего навстречу врагам. Но тут новый всплеск криков заставил смельчаков остановиться. Дикари завидели и остальных троих отроков. Куда делся их первый храбрый порыв? Мгновение – и вот уже толпа нападающих подаётся назад, к середине деревни, где мечутся в панике остальные жители поселения и скот.

Храбр вошёл в кривую улочку, образованную низкими горбами крыш землянок, и вынужден был приоткрыть рот – дышать носом он не мог, настолько невыносимый смрад стоял вокруг. Чтобы поставить ногу, тоже приходилось глядеть в оба – человеческие экскременты валялись буквально повсюду. А толпа всё сжималась и сжималась, крик становился всё громче, всё пронзительнее… С диким визгом откуда-то из-под ног дикарей вывернулось нечто длинное, худое, горбатое, рванулось навстречу отроку, и тот, совершенно рефлекторно вырвав из ножен клинок, развалил нападающего на него зверя надвое, и лишь потом сообразил, что это была свинья. Блеск мелькнувшего меча, мгновенная смерть животного вызвала неожиданную реакцию со стороны дикарей – на землю полетели колья, дубины, серпы из дерева, и вся толпа повалилась ничком на землю, прикрывая головы. Отрок приблизился – обитатели этого вонючего места лежали не шевелясь. Толкнул одного полузверя ногой, тот мелко-мелко задрожал, а потом вдруг с шумом и вонью обделался. Тоненько заскулил, словно обиженный щенок. Храбру стало противно.

– Слав, выбери коров, и уходим. А то я здесь задохнусь!

Друг прогудел в ответ, не разжимая губ:

– Не ты один!

Два других отрока, Олег и Добрыня, засуетились – они давно признали главенство обоих волчат, тем более что друзья не кичились ни своей силой, ни умением и всегда готовы были прийти на выручку более младшим и слабым товарищам. Быстро выхватили из стада самых упитанных, по здешним меркам, коров, отогнали в сторону. Храбр развернулся и двинулся следом за угоняемым скотом, прислушиваясь, не раздастся ли позади топот ног желающих отобрать у находников кровное. Куда там! Юноши уже перевалили гребень низины и начали углубляться в лес, а жители деревни так и лежали неподвижно. Только за дальностью отдельных голосов было не различить, всё сливалось в один заунывный вой.

– Княже, а худобу так и погоним через лес? – Слав вопросительно посмотрел на улыбающегося Гостомысла.

Тот ответил, ещё бы – дружинник ведь отрок несмышлёный:

– Скотину пока подержим. Сейчас самое интересное будет. Наберись терпения.

И верно – едва взрослые воины ловко замотали тряпицами пасти крошечных коровок, спутали им ноги и завалили в кусты, прикрыв нарезанными ветками орешника, как сторожевые подали знак, прокуковав кукушкой, – началось.

Прежде всего – вой из деревни начал затихать. Через некоторое время оттуда вырвался одинокий всадник и охлюпкой[7], трясясь всем телом, непрерывно колотя кобылу по брюху голыми пятками, куда-то заспешил. Храбр потянул было из-за пояса метательный нож, благо посланец должен был проехать в пределах досягаемости броска, но тяжёлая рука старшего воя легла на плечо отрока. Тот обернулся. Дружинник поднёс палец к губам и отрицательно покачал головой. Понятно. Ждать. Гонца – пропустить. Набраться терпения, как князь посоветовал. Спутаные коровы затихли, перестав сопеть и вздыхать. Тощие бока с торчащими через шкуру рёбрами мерно вздымались. Уснули на солнышке, которое уже поднялось к зениту и вовсю жарило почти отвесными лучами.