Фонвизин - Михаил Люстров

Из «Чистосердечного признания» следует, что причиной столь быстрого охлаждения стало привлекательное поначалу, но в конечном счете оттолкнувшее патриархального москвича вольнодумство Козловского. Фонвизин вспоминает, что главным занятием «общества», в которое его ввел русский вольтерьянец, было «богохуление и кощунство». Пугаясь прямо и грубо богохульствовать, юный острослов принялся с удовольствием «шутить над святыней». Памятником этой эпохи в жизни Фонвизина стало его «Послание к слугам моим Шумилову, Ваньке и Петрушке», «…в коем, — по позднейшему признанию автора, — некоторые стихи являют тогдашнее мое заблуждение, так что от сего сочинения у многих прослыл я безбожником». По словам Фонвизина, его юношеское «заблуждение» проявилось лишь «в некоторых стихах», в невинном же заглавии этого стихотворения нет ничего предосудительного, тем более кощунственного. Молодой барин обращается к своим крепостным людям: дядьке Михаилу Шумилову, кучеру Ваньке и лакею Петрушке и называет свое обращение посланием. Но почему автор не квалифицирует свой диалог со слугами как разговор или беседу? Если же ему непременно хочется дать своему стихотворению «литературное» название, то почему он не использует более привычное для современного ему читателя отечественных поэтических творений наименование — письмо? Ведь между письмом и посланием большой разницы нет — адресованный текст или пишется, или посылается; зато к началу 60-х годов XVIII века русских стихотворных писем было написано хоть не великое, но множество, а стихотворных посланий — ни одного. Ответ на этот вопрос дает сам Фонвизин: в своем позднем, напечатанном в 1783 году, «Опыте российского сословника» (первом русском словаре синонимов) он отмечает, что посланиями называются «письма древних», и в качестве примера приводит послания апостолов: «послания святого Павла богодухновенны» (а задолго до этого, еще в 1735 году, Василий Кириллович Тредиаковский объяснил читателям своего трактата «Новый и краткий способ к сложению российских стихов», что необходимо отличать «пиитическое письмо от посланий святого апостола Павла и от простых писем»). Больше того, само название стихотворения молодой безбожник строит по образцу апостольских посланий: апостол Павел создает Послание к евреям или к коринфянам, Фонвизин — послание к слугам.

Но что автор хотел этим сказать? В чем соль его шутки? При чем здесь апостол Павел? Можно предположить, что таким образом Фонвизин настраивает читателя на игриво-кощунственный лад, намекает, что его малоученые герои будут рассуждать о высоких материях, Творении, Создателе и тайнах Бытия. И точно: потешая барина, они пытаются ответить на вопрос вопросов: «зачем сей создан свет?», предлагают различные версии и, наконец, прямо заявив о собственной неспособности решить такую «премудрую задачу», обращаются за разгадкой к своему ученому господину. Тот, получив от их рассуждений несказанное удовольствие и предлагая просвещенному читателю разделить свою радость, насмешливо улыбается и признается, что и сам не знает, «на что сей создан свет?». Кажется, тем самым Фонвизин освобождает себя от обязанности отвечать на любые вопросы, в том числе и касающиеся выбора названия. Если в его распоряжении есть дерзкая, пусть даже и кощунственная, острота, почему бы не сделать ее достоянием общественности?

Смеется же Фонвизин не только «над святыней», но и над своими богобоязненными людьми, испуганными страшными видениями или сразу после пропажи господской ветчины почувствовавшими «великое омерзение к временной жизни» и запившими. Самым забавным собеседником Фонвизина является, несомненно, «глупейший служитель» Ванька (тот самый герой «Послания к слугам моим», про которого сказано: «…сомнение его тревожить начало / Наморщились его и харя и чело»). Как следует из апрельского письма 1766 года, читая на Страстной неделе Ефрема Сирина, набожный Ванька впал в особый род дремоты, в этом состоянии вступил в разговор с поваром, на поверку оказавшимся пришедшим по его душу чертом, пытаясь перекреститься, превратился в лошадь и, громко заржав, перепугал окружающих и самого себя. Подобные инфернальные шутки встречаются и в фонвизинских комедиях: если в письме «темный дух» настаивает на своем внешнем сходстве с поваром Астрадымом, то в «Бригадире» Иванушка рассказывает, будто бы его отец «до женитьбы не верил, что и черт есть, однако женясь на… матушке, скоро поверил, что нечистый дух экзистирует». Фонвизин одинаково остер и в письмах, и в комедиях, и в кощунственных стихотворениях.

По мнению исследователей, «Послание к слугам моим» самое известное, но не единственное ядовитое стихотворение, написанное в этот период. Обращалось внимание, что в письме от 13 декабря 1763 года Фонвизин клянется сестре больше не писать сатир и рассказывает, что «ту» он уже сжег в печи. «Той» может быть и «Послание к слугам моим», и фрагмент высмеянного Александром Хвостовым «Послания к Ямщикову», и коротенькая эпиграмма «О Клим! Дела твои велики! Но кто хвалит тебя? Родня и два заики». Кто такой Клим? Кто такой Ямщиков? Кто эти люди, которых так безжалостно и зло высмеивает юный острослов? К сожалению, на эти вопросы ответов не существует.

О Ямщикове известно лишь, что он — «пиита, философ, унтер-офицер» и, естественно, имеющий тяжелую наследственность самодовольный дурак. Зачин этого псевдопанегирического послания коллеге-стихотворцу строится по образцу торжественных славословий, где после длинного перечня удивительных качеств невероятно талантливого адресата следует почтительная просьба раскрыть секрет его успеха. «Открытель таинства любовныя нам лиры, / Творец преславныя и пышныя „Семиры“, / Из мозгу родшейся богини мудрой сын, / Наперсник Боалов, российский наш Расин, / Защитник истины, гонитель злых пороков, / Благий учитель мой, скажи, о Сумароков! / Где рифмы ты берешь?» — говорится в «Эпистоле г. Елагина к г. Сумарокову»; или «Натуры пасынок, проказ ее пример, / Пиита, философ и унтер-офицер! / Ограблен мачихой, обиженный судьбою, / Имеешь редкий дар — довольным быть собою. / Простри ко мне глагол, скажи мне свой секрет, / Как то нашлось в тебе, чего и в умных нет?» — вторит ему в «Послании к Ямщикову» Фонвизин.

Сходным образом, но с несколько иным вопросом обращается к своим собеседникам автор «Послания к слугам моим»: «Скажи, Шумилов, мне, на что сей создан свет? / И как мне в оном жить, подай ты мне совет. / Любезный дядька мой, наставник и учитель, / И денег, и белья, и дел моих рачитель…» Правда, если в «Послании к слугам моим» Фонвизин добродушно-насмешлив и снисходителен к слабости своих людей, то в «Послании к Ямщикову» он насмешлив уже ядовито. Видно, что Ямщиков сильно ему не нравится.

Фонвизинский адресат — сын скотоподобных родителей, главной приметой которых является содержимое их утробы: отец загадочного Ямщикова «как погреб начинен и пивом, и вином», а мать была «жерёбой» таким прекрасным сыном. И вновь без всякой видимой причины молодой повеса из всех сил пытается оскорбить чувства верующего читателя. По утверждению исследователей, некоторые строки этого небольшого отрывка явно отсылают к тексту молитвы «Богородице лево, радуйся»: «О чудо странное…» Неприятели Фонвизина его «шутки над святыней» заметили и вспоминали их на протяжении всей жизни прославленного сатирика. Так, в созданном предположительно в начале 1780-х годов и «неудобном для печати» Noel’e князь Дмитрий Петрович Горчаков представляет Фонвизина бездарным зазнайкой, сильно огорчившим младенца Христа: