Кругосарайное путешествие: рассказы - Татьяна Стамова

А мы хоть и не святые были, но тоже чуть не оглохли.

И вот заходит дядя Витя к нам, прищурился в полумраке и говорит:

– Так, ну что, Том Сойер? Пороть пора! Твоя затея?

Томка не моргнув глазом:

– Моя.

Тим рядом с ней встал:

– Наша общая.

А я где стояла, там так и стою, ничего не говорю.

Дядя Витя:

– Защитник? Жених, что ли?

Тим смутился:

– Да нет, так просто… друг.

Дядя Витя:

– И её с собой потащили (показывает на меня). Посмотрите на неё, еле живая. И Ваську мне перепугали до смерти. Вась, Вась, ну всё. Паразиты они.

Потрепал его по загривку, и Васька затих.

– Яблоки, что ли, воровали?

– Зачем они нам? Своих полно, – сказала Томка.

Дядя Витя посмотрел на маленькое зелёное яблоко, валявшееся на полу под окном.

– А это что? Может, Васька принёс?

Васька успокоенно чавкал, уткнувшись пятачком в корыто.

– Нечаянно сорвалось, – терпеливо объяснил Тим.

– Ну а тогда какого чёрта?

– Пап, – сказала Томка сердито, – просто мы ходили в КРУГОСАРАЙНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ. А Мурин этот нам всё испортил.

– В КРУГОСАРАЙНОЕ? – Дядя Витя посмотрел на нас незнакомым серьёзным взглядом, как будто вспомнил что-то далёкое. – До середины, значит, только дошли…

Потом, помолчав, плюнул с досадой себе под ноги:

– Кругосарайное! Мурину этого не понять! Ладно, уж коли так, будем считать, что проехали.

Каникулы кончаются. В саду пахнет антоновкой, астрами и чуть подсохшими флоксами. Ещё сладким дымом, с которым улетучивается лето.

Уже через несколько дней астры и флоксы встретятся с золотыми шарами, растущими в палисаднике у них во дворе.

Двор – и школа. Они неразлучны, соединены кривым рукавом проходного двора. Это и удобно, и не очень. Удобно – можно подольше поспать утром; если что-то забыл из вещей, сбегать на перемене и взять.

Не очень – потому что носишься с мальчишками по дворам, скачешь по гаражам, потом спрыгнешь – и окажешься перед самым носом Ульяны Палны, которая считала тебя пай-девочкой и отличницей. И смотрит она на тебя, как на марсианина или чёрта из табакерки. А ты стоишь и молчишь как рыба об лёд. Ну что тут скажешь?

Двор! Проходной, расхристанный, с благородными особняками и романтичной помойкой – там вечно что-нибудь полыхает или карбид бабахает, доводя до исступления дворничиху тётю Миру. В середине круг, где растут старые яблони и шампиньоны. А ещё секреты разные зарыты.

– Тим, Женька, в ножички будете? – Вовка-толстый.

Пыхтя, чертит ножичком на земле большой круг, начинаем играть. Появляется Костя со своей шпаной, чертят рядом свой круг.

Всё бы ничего, да только кто-нибудь из шпаны нет-нет да и метнёт ножичком в яблоневый ствол (а сами недавно обтрясли все яблони до последнего кислого яблочка).

– Не, всё, Тим, я пошла.

И кто только не проходил через наш двор: кошки, собаки, мальчишки, большая шпана, цыгане, великие люди!

– Смотри, сын Никулина! Ага, с собачкой.

– Видишь? Актриса пошла, ну эта самая, как её? Ну, помнишь, недавно по телику смотрели?

Школа степенная, строгая, из какого-то особенного, шершаво-серого камня. А сбоку к ней чудом притулились палаты семнадцатого века, белые как мел, на башню похожие, с крутой-крутой лестницей.

И всё-таки они (двор и школа) связаны незаметной изнаночной ниточкой. И в школу врывались дворовые вихри и завихрения. Мальчишки отращивали длинные волосы а-ля хиппи, девчонки укорачивали юбки (хоть и неудобно: ни формулу на коленке не напишешь, ни шпору не спрячешь). На доске прямо перед уроком появлялись словечки с улицы. Например, ПИВО. Дежурные с показным остервенением стирали его с доски, но ПИВО появлялось снова и снова.

И вот из окон четвёртого этажа стали вылетать, с треском разбиваясь об асфальт, бумажные «бомбы», наполненные водой или чернилами. Однажды под одну из них попала Марина Демьяновна, училка по труду (потом ходила с фиолетовой причёской, навсегда заслужив прозвище Мальвина). Большое разбирательство ничего не дало, кроме того, что «снаряд» был выброшен из окна туалета. Школа молчала как партизан.

Тим и Женька ехали в электричке и смотрели в окно. У Тима на коленях была большая хозяйственная сумка с яблоками, у Женьки – обёрнутый в газету огромный букет флоксов, благоухающий на весь вагон. Мимо пролетали малахитовые сосны и оранжево-розовые рябины. А в голове у Женьки крутилась совсем другая плёнка: бульвар, переулки, дворы, Бреховка, школа… тётя Нюра, ворчащая в раздевалке, широкие, скошенные по краям школьные ступени, широкие мраморные подоконники, на которых так удобно списывать и играть в фантики на переменах… фотосинтез на подоконнике в кабинете Гальванны, – такой живой и радостной зелени надо только поискать – и скелет, и пожелтевшие карты…

Гальванна! Почему у неё каждое слово такое вкусное? И что в ней такого, что все её любят и в кружок косяками записываются? А что если они все возьмут да и поступят потом на биофак (из английской-то спецшколы!)? Вот будет смех! А Наталья Ильинична что скажет?!

А Наталья Ильинична… И чего Ленка говорит, что она ходит в пижаме? Не пижамы это у неё, а брючные костюмы такие (мама сказала – экстравагантные). На страуса и вправду немного похожа – пятая точка широкая, а голова маленькая. Зато шевелюра какая!

«Умнич-ч-ка!» – так говорит только она – с ударением на Ч.

Все их попытки угадать её настроение до начала урока обычно заканчиваются ничем. Но иногда что-то получается.

– Наталья Ильинична, Наталья Ильинична! А вы знаете… я только две минуты… (это Казарян тянет руку до потолка)

– Две минуты и по-английски, – снисходит Наталья Ильинична, а сама расплывается в блаженной улыбке: когда она в хорошем настроении, наши «лирические отступления» ей как маслом по сердцу.