Долгий, долгий сон - Анна Шихан

— Ну что ж, — сказала я. — Зато теперь ты сможешь снова вернуться в свою квартиру.

— Нет, — покачал головой Ксавьер. — Она твоя.

Я тоже затрясла головой.

— Я и не говорю, что собираюсь отсюда уезжать.

— Что это значит?

Я расправила плечи и посмотрела в его угасшее лицо.

— Это значит, что я наконец-то научилась принимать решения самостоятельно. Я больше никогда не буду покорно кивать и позволять другим навязывать мне свою волю. Я знаю, чего я хочу, и я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты стал моим опекуном.

Ксавьер твердо покачал своей седой головой.

— Я не могу, Роуз. Это будет неправильно.

— Кто это говорит? Ксавьер, разве мы с тобой когда-нибудь делали что-нибудь неправильно? Я не дура, — добавила я, заранее отметая все, что он собирался мне сказать. — Я прекрасно знаю, что может, а чего не может быть между нами. Мы многое потеряли. Мы навсегда утратили ослепительное и всепоглощающее чудо первой любви. И это несправедливо. — Я не могла полностью скрыть бурлившие в голосе слезы, но очень старалась. Мне нужно было заставить его понять. — Это никогда не было справедливо. И я всегда буду оплакивать это, как и ты. Мои родители украли тебя у меня точно так же, как они крали мою жизнь. Но у нас было не только это. Мы все-таки были вместе. У нас с тобой было нечто гораздо более настоящее, такое, что не может убить ни время, ни разница в возрасте. Я знаю тебя, Ксавьер! Мы всегда были вместе. Сначала ты был моим младшим братом, потом стал лучшим другом. Чтобы затем превратиться в нечто гораздо большее. Так почему же мы не можем продолжить? Стать друг для друга чем-то еще? Я совсем одна. Ты нужен мне сейчас. Мне нужна моя семья. — Черт побери, я все-таки заплакала.

И тогда его слабые руки обвились вокруг меня.

— Ш-ш-ш-ш, ш-ш-ш. Все, все. — Он поцеловал меня в лоб с той же нежностью, с которой я целовала его, когда он был маленьким.

Я отстранилась и посмотрела на него.

— Ксавьер, ведь ты с самого начала сделал все, чтобы я почувствовала себя любимой! Моя студия, мое школьное расписание, Бегун Пустыни! — я глупо улыбнулась. — Призма. И я знаю, это ты гладил меня по волосам здесь, в этой самой комнате, после того, как Пластин напал на меня в подвале.

Он опустил глаза, и я поняла, что не ошиблась.

— Я знаю, ты сам хочешь быть со мной. Хочешь стать моей семьей. Единственное, что тебя останавливает, это мнение людей, которые сочтут это неправильным. Да гори они! Они не знают, что мы значим друг для друга. Я понимаю, тебе страшно думать о том, кем мы когда-то были друг для друга, как меня в шестнадцать лет привела бы в ужас мысль, что ты снова стал трехлетним. Но это все ушло. Та девочка умерла. Теперь есть я. — Не выдержав, я опустила глаза, набираясь сил от всех своих внутренних колючих шипов. — Неужели ты правда готов лишить меня единственной любви, которую я знала в жизни?

Ксавьер долго смотрел на меня, потом нахмурился.

— Вы с Брэном…? — спросил он.

Я рассмеялась, забыв о слезах, с которыми только что боролась. И непременно покраснела бы до ушей, если бы и так не была красной от ожогов.

— Не знаю. Может, когда-нибудь. Но сейчас я привожу его в ужас.

— Как и меня, — сказал Ксавьер. — Я слишком привык видеть тебя пассивной и послушной.

— И что это дало мне? — спросила я, пожимая плечами. — Ничего хорошего. Ну что, у меня будет семья или мне придется тебя уволить?

Ксавьер рассмеялся.

— Я серьезно, — пригрозила я. — Теперь, когда я тебя нашла, я никуда тебя не отпущу.

Он поднял на меня глаза.

— Я думал, это будет моя реплика.

Я вскочила и обняла его. От него пахло старостью и одеколоном, который запомнился мне в его кабинете, и ничто в нем не напоминало моего Ксавьера. Но я любила его так же сильно, как когда-то. Брат. Лучший друг. Дедушка. Какая разница? Он был моим Ксавьером.

Я буду всеми силами цепляться за свои мечты о будущем. Я больше не прячу голову в песок, не держусь за иллюзии и не отрицаю того, что чувствую сердцем и вижу собственными глазами. Я стараюсь быть активной, учусь открывать душу и запрещаю себе впадать в отчаяние, даже когда просыпаюсь в слезах среди ночи.

Я часто обедаю в доме у Брэна, который добродушно и безуспешно пытается научить меня играть в теннис. Сейчас я уже не знаю, как отношусь к нему. Он мой прекрасный привлекательный друг, который мог бы быть моим внуком. Все это довольно неловко и странно, но при этом здорово. Мы без ума друг от друга; почти семья — почти нет. Время покажет.

Каждый вечер я выхожу на связь с Отто, и мы вместе ищем новые поводы для смеха. К нему я тоже не знаю, как отношусь. Зато я знаю, как он относится ко мне, хотя ему кажется, будто он держит это в тайне. Я чувствую к нему доверие и любовь… но какого рода эта любовь, я не спешу даже задумываться. Как есть, так и есть, и я не хочу ничего менять. Пока.

Что касается Ксавьера, то он держится со мной очень официально, и я не могу винить его за это. Как ни крути, я поставила его в довольно сложное положение. Он обнимает меня только одной рукой и только в самых крайних случаях — например, когда я плачу. В остальное время он старается ко мне не прикасаться. И я уважаю установленную им дистанцию. Он учит меня готовить и сидит со мной рядом, когда я делаю уроки. В этом наши отношения ничуть не изменились за шестьдесят лет. Мои отметки постепенно улучшаются. Я оказалась совсем не такой тупой, какой привыкла себя считать.

Я не знаю, где мои брат и сестра. Ксавьер помог мне найти доказательства их существования — моим родителям не удалось стереть все следы их появления на свет, медицинские записи сохранились в местных архивах. Если Сара жива, то на сегодняшний момент она провела в стазисе около восьмидесяти лет. Стефано — больше девяноста. При одной мысли об этом у меня к горлу подступает желчь.

Я мечтаю, что когда-нибудь найду их. Я мечтаю, что когда-нибудь сумею по-настоящему поверить в свое место в этом мире. Мечтаю стать сильной. И у меня есть три лучших друга, которые мечтают об этом вместе со мной.

Меня зовут Розалинда Саманта Фитцрой. Мне сто лет. Меня преследует прошлое. Но, по крайней мере, я полностью пробудилась ото сна.