По большому льду. Северный полюс - Роберт Эдвин Пири

Многие спрашивают, когда меня впервые посетила идея направить свои стопы к Северному полюсу. На этот вопрос трудно ответить. Я не могу указать такой день или месяц. Мечта о Северном полюсе зарождалась постепенно, исподволь, еще в ту пору, когда не имела никакого отношения к тому, чем я занимался. Мой интерес к исследованиям Арктики можно отнести к 1885 году, я был тогда молод, и мое воображение бурно разыгрались по прочтении отчетов об исследованиях Норденшельда в Гренландии. Эти исследования поглотили все мои мысли, и дело дошло до того, что летом следующего года я в одиночку отправился в путешествие по Гренландии. Возможно, уже в то далекое время, где-то глубоко в моем подсознании, зародилась надежда, что когда-нибудь я доберусь до самого полюса. Теперь совершенно очевидно, что искушение Севером, так называемая «арктическая лихорадка», проникла тогда в мою кровь, меня охватило стойкое ощущение предопределенности моего бытия, чувство, что сокровенный смысл и цель моего существования – разгадка тайны ледяной цитадели Арктики.

Однако фактически целью исследовательской экспедиции Северный полюс был назван только в 1898 г., когда первая экспедиция Арктического Клуба Пири[55] отправилась на север, официально объявив о своем намерении, если это будет возможно, достичь девяностой параллели. С тех пор я шесть раз пытался достичь желанного пункта в течение шести разных лет. Сезон санных передвижений, когда такой «бросок» представляется возможным, длится приблизительно от средины февраля до средины июля, т. к. до средины февраля недостаточно света, а с средины июля там по всей вероятности появляются большие площади открытой воды.

В результате шести предпринятых попыток, мною были достигнуты сначала 83°52', 84°17' и, наконец, 87°6' северной широты. Последняя отметка принесла Соединенным Штатам славу покорителя «крайней северной точки», – рекорд, который некоторое время удерживал за собой Нансен, но был, в свою очередь, сменен на этом пьедестале герцогом Абруццким.

Чтобы лучше понять историю этой последней, успешной экспедиции, следует вернуться к тем событиям, которые предшествовали ей и происходили после моего возвращения из экспедиции 1905–1906 гг. «Рузвельт» еще не зашел в порт, я еще не ступил на берега в Нью-Йорке, но уже строил планы следующего путешествия на Север. Получи я существенную финансовую поддержку (и, конечно, не потеряй к тому времени здоровье), я бы тронулся в путь тотчас же. В физике действует закон, согласно которому тело, обладающее весом, движется по линии наименьшего сопротивления; однако этот принцип, по-видимому, не срабатывает в применении к человеческим желаниям. Любые преграды, возникающие на моем пути, физические или психологические – будь то открытая полынья или сопротивление людей, – в конечном итоге только подстегивали меня и утверждали меня в решении во что бы то ни стало выполнить поставленную в жизни цель – если, конечно, жизни моей на это хватит.

По возвращении из экспедиции 1906 года мне оказал значительную поддержку м-р Джесеп, президент Арктического клуба Пири, который с присущей ему щедростью помогал мне в организации предыдущих экспедиции и в честь которого крайняя северная точка суши – 83°39' северной широты – была названа мысом Моррис-Джесеп. Он сказал в мой адрес много добрых слов, но главная мысль его речи состояла в том, что он «с пристальным вниманием будет следить» за моей следующей северной экспедицией. Это означало, что мне не придется собирать деньги по крупицам, преодолевая большее или меньшее сопротивление общественности.

Зима 1906/1907 гг. и весна 1907 г. были посвящены популяризации отчетов и результатов моей последней экспедиции, а также попыткам, насколько это возможно, заинтересовать друзей, работой следующей экспедиции. В нашем распоряжении было судно, которое в 1905 году стоило приблизительно 100 тысяч долларов, но нам нужно было еще 75 тысяч на покупку и установку новых котлов, на замену некоторого оборудования и текущие расходы.

Несмотря на то, что основная сумма была собрана членами и друзьями Арктического клуба Пири, значительные средства поступили из разных концов страны взносами от ста до пяти долларов, был даже взнос в один доллар. Эти скромные пожертвования были важны для нас ничуть не менее, чем крупные, ибо демонстрировали наряду с дружескими чувствами и заинтересованностью населения, всеобщее признание того факта, что экспедиция, хотя и финансируемая частными лицами, была делом общенациональным.

Наконец, настал момент, когда средства, как фактические, так и обещанные, достигли такой суммы, что мы смогли позволить себе приобрести новые котлы для «Рузвельта» и заняться модернизацией судна с целью повышения эффективности его работы в грядущей экспедиции: увеличить каюты для экипажа, добавить люгерный парус к фок-мачте, изменить планировку внутренних помещений. Сама же конструкция судна уже доказала, что оно настолько хорошо приспособлено к выполнению той цели, для которой было предназначено, что не нуждается в изменениях.

Опыт научил меня считаться с вынужденными задержками в условиях крайнего севера, но изматывающие нервы задержки по вине судовых подрядчиков я еще не научился принимать в расчет. Согласно подписанных зимой контрактов, работы на «Рузвельте» должны были завершиться к 1 июля 1907 г. К письменным соглашениям добавились многократные устные заверения, что работы непременно будут завершены в срок. Однако фактически новые котлы были изготовлены и установлены на судне лишь к сентябрю, таким образом, полностью исключив всякую возможность отправиться на Север летом 1907 года.

Нарушение сроков выполнения работ подрядчиками, задержавшее нас на год, было для меня ощутимым ударом. Это означало, что поход откладывается на год; отодвигалось начало экспедиции, не говоря уже о том, что за этот год могли возникнуть новые непредвиденные обстоятельства. Меня снедала горечь разочарования и ощущение ускользающей надежды.

Когда я предельно четко осознал, что не смогу в тот год отправиться на север, это было сродни тому чувству, которое я испытал, когда, дойдя до 87°6' северной широты, вынужден был повернуть вспять. Вместо настоящего приза, завоевать который я стремился почти всю свою жизнь, у меня в руках была пустая безделушка. К счастью, я тогда еще не знал, что меня уже поджидал новый, еще более сокрушительный удар.[56]

Пока я собирался с духом, стремясь сохранить душевное равновесие ввиду вынужденной отсрочки, меня настигло новое несчастье, пожалуй, самое тяжелое за весь период моих полярных исследований – смерть моего друга, Морриса К. Джесепа. Будущая экспедиция без обещанной им помощи казалась невозможной. Положа руку на сердце, могу признаться, что именно ему я обязан как основанием и обеспечением существования Арктического клуба Пири, так во многом успехами моих предыдущих экспедиций. В его лице мы потеряли не только человека, который был финансовой опорой на этом пути; лично я потерял близкого друга, которому безоговорочно доверял. Тогда казалось, что это конец всему: силы и средства, вложенные в этот проект, потрачены впустую. Смерть м-ра Джесепа, да еще и вынужденный простой из-за нарушения подрядчиками своих обязательств, поначалу, казалось, полностью нас парализовали.