Дворянские гнезда - Нина Молева

Пушкинский дом, пушкинские музеи, регулярные пушкинские торжества – и все те же, что и полтораста лет назад, загадки, белые пятна в биографической канве, в географии домов, где бывал поэт. Мы ходим с Вадимом Кожиновым по арбатским заулкам и в который раз пытаемся понять.

День рождения по метрической записи – 27 мая 1799 года, в пятницу, на следующий день после Вознесения. Но и сам поэт, и его отец Сергей Львович утверждали – 26 мая, именно в день Вознесения. И этого они не могли спутать, потому что на Вознесение родилась единственная дочь Александра I, рано умершая великая княжна Мария Александровна. Событие было отмечено всеобщим торжеством и множеством разговоров.

Крестные – Артемий Иванович Воронцов и бабка поэта по отцу Ольга Васильевна Пушкина, урожденная Чичерина. Вот только А. И. Воронцов с января 1799 года безвыездно находился в Петербурге, а О. В. Пушкина непонятным образом получила в первоначальном документе титул графини. Метрическая запись через три месяца была переписана дьячком.

Место рождения. Неисторику кажется, что арендный договор на тот или иной дом может служить безусловным доказательством места появления на свет поэта. Так возник последний вариант – Почтовая улица в Москве. Но почему же сам А. С. Пушкин так упорно твердил о «родной Молчановке», и ни родители, ни няня, ни старшая сестра, наконец, не опровергали его слов? Кожинов, безусловно, прав, настойчиво обращая внимание на это обстоятельство увлеченных хрестоматийным вариантом исследователей и детективов-любителей.

Как уложить в схему пушкинского детства дом М. М. Данилова на Поварской улице (№ 21), где жил в 1808 году полковник Сергей Львович Пушкин, без жены, детей, тещи, но с четырнадцатью дворовыми, среди которых находился и неизменный дядька поэта Никита Козлов?

Или первые учителя, обозначенные в пушкинских справочниках одними фамилиями – без имен, возраста, без обстоятельств биографии? Таковы Монфор, по словам О. С. Павлищевой, граф, «музыкант и живописец», и учитель французского языка Русло. Последнее достаточно необычное имя можно встретить через четверть века в петербургских аристократических домах – так звался знаменитый и очень давно живший в России повар.

И очередной спор пушкиноведов со свидетельствами современников – дом на углу Никитского бульвара (№ 6) и Арбатской площади. Дом не вошел в число пушкинских адресов старой столицы, хотя он связан с тремя людьми в жизни А. С. Пушкина. Скупые справки о певце и драматическом актере Николае Лаврове и актрисе М. Д. Львовой-Синецкой никак не вскрывают их подлинных отношений с поэтом, а композитор А. Е. Варламов вообще отсутствует в перечислении пушкинского окружения. И это при том, что он был на знаменитом пушкинском «мальчишнике». По непонятной причине пушкиноведы дружно решили посчитать утверждение нескольких современников простой ошибкой. Всех и вместе.

Итак, заметка из книги «Пушкин и его окружение» Л. А. Черейского: «Лавров Николай Владимирович (09.05.1805-26.05.1840) – артист оперной труппы моск. Большого театра (с 1828). 29 июня 1833 Пушкин навестил в гостинице Демута приехавших из Москвы Н. В. Лаврова и П. В. Нащокина». Несколько строк, достаточных для того, чтобы сделать несколько сшибок, по существу, перечеркнувших творческую биографию артиста.

Решение о разделении петербургской и московской казенной сцены последовало в 1823 году. В 1824-м управляющий московской сценой сенатор Ф. Ф. Кокошкин сформировал оперную и драматическую труппы, куда и вошел Николай Лавров. Первый успех пришел к Лаврову 6 января 1825-го, на открытии вновь отстроенного после пожара Большого театра. Впервые вышедший на сцену в аллегорической роли Аполлона девятнадцатилетний исполнитель очаровал зрителей, по словам современников, «прежде чем они могли очнуться от забвения и приветствовать в нем актера».

Он начинал свой путь с драматических ролей, играл с Павлом Мочаловым, а в жанровых ролях, как свидетельствуют театралы того времени, мог тягаться с самим Щепкиным. Он играл Просперо в первой постановке «Бури» Шекспира и был первым исполнителем роли Мельника в драматической постановке пушкинской «Русалки». Оперным же певцом Лавров вообще представлялся исключительным.

Заезжие итальянские знаменитости с восторгом отзывались о необычайном диапазоне лавровского голоса: ему были доступны и теноровые, и высокие басовые партии. Его не с кем было сравнить по чистоте звучания и выразительности дикции, а главное – Лавров влюблен в свою профессию. Весь смысл жизни сводился для него к минутам, проведенным на подмостках.

Лавров с одинаковой увлеченностью исполняет и сложнейшие оперные партии, и водевильные куплеты, и русские народные песни. Хотя само по себе понятие «народные» здесь достаточно условно. Одна из песен, получивших жизнь благодаря Лаврову, – сочиненная А. А. Алябьевым «Ах ты ночь ли, ночка темная». Певец впервые ее исполнил в Большом театре. В архиве Алябьева сохранился листок с переписанными рукой композитора пушкинскими строками: «Мой друг, забыты мной следы минувших лет…» И рядом с началом музыкальной фразы пометка: «Для Лаврова».

Кумир Москвы, Лавров в полном смысле слова сгорел на сцене: он умер тридцати пяти лет, в расцвете таланта и славы. Через год после его кончины в старой столице прозвучала «Песнь на смерть Лаврова» А. А. Алябьева. Строки из нее стали эпитафией на гробнице артиста на Ваганьковском кладбище:

Россия твой талант с признательностью чтила,

И изумил ее внезапный твой конец…

Была ли встреча Пушкина с Лавровым у Демута случайным эпизодом или поэт разделял всеобщую увлеченность редким талантом артиста, тем более что тот часто исполнял его собственные произведения? Московские театралы не сомневались в этой глубокой связи, как и в том, что поэт навещал певца в доме Ф. Ф. Кокошкина, своеобразной театральной академии николаевских лет.

Ф. Ф. Кокошкин, доверяя слухам, сам разыскал среди певчих собора Новоспасского монастыря молоденького помощника приказчика лесного склада Николая Чиркина, сам уговорил начать учиться, поселил в Соловьином доме и через год вывел на сцену Большого театра под псевдонимом Николая Лаврова. Став артистом, Николай Лавров поселился в соседнем доме № 18 по Воздвиженке. Но только имя Соловьиному дому дал не один певец. Не меньшее значение для москвичей имело появление в нем А. Е. Варламова.

…Удача! Неужели удача? После стольких лет просьб, унижений, почти нищеты. И вдруг должность помощника капельмейстера на казенной сцене – и это вместо обязанностей учителя певчих придворной капеллы, годовой оклад в две тысячи рублей – вместо тех тысячи двухсот, которые едва позволяли сводить концы с концами. Наконец, казенная квартира с фортепьяно, на приобретение которого композитор до сих пор не мог скопить средств.

Он всегда твердил: «Не надо мне сто рублей, лучше сто друзей». До сих пор множество приятелей разве что словом поддерживали его в трудную минуту. Зато еле знакомый Михаил Николаевич Загоскин, только что прославившийся романом «Юрий Милославский» и назначенный директором московских театров, решил забрать Александра Варламова с собой в Москву, и на сказочных условиях для скромнейшего музыканта.