Правда о «золотом веке» Екатерины - Андрей Буровский

— Написал важнейший государственный документ?

— Да, Ваше Величество.

Пётр, не читая, подписал, а сам завалился спать. Через полчаса же царя разбудили сенаторы, которые, толкаясь, упали на колени перед кроватью императора и умоляли позволить им — поставить бюст императора из чистого золота…

Сначала Пётр III матерно обругал сенаторов, не давших ему спокойно спать. А потом засмеялся и сказал, что если у них золота так много, пусть лучше дадут его ему, Петру, не в виде бюста, а чистой монетой.

Во всяком случае, восторг дворянства был необычаен.

«Не могу изобразить, какое неописанное удовольствие произвела сия бумажка в сердцах всех дворян нашего любезного Отечества; все почти вспрыгались от радости, благодаря государя, благословляли ту минуту, в которую ему угодно было подписать сей указ»,

— так писал Андрей Болотов в своих известнейших записках [57].

Дворянский поэт Ржевский написал даже оду по этому поводу, в которой утверждал, что император:

России вольность дал

И дал ей благоденство.

Насчет всей России Ржевский, конечно, загнул: в Манифесте речь шла о дворянстве, и только о дворянстве. Но дворянство и считало себя «всем народом», а Манифест отражал самые сокровенные желания российского дворянства и завершал процесс, шедший буквально с момента смерти Петра.

А. Нарышкин говорил даже, обращаясь персонально к Господу Богу:

Петра Ты здраво сохрани

И нам, в блаженной вечно доле,

Продли ево несчетно дни,

Чтоб был весь свет чрез то свидетель,

Сколь в нем Ты любишь добродетель,

Которую он свято чтит:

Сердца людские он исправит,

Святую истину восставит

И правду в свете утвердит.

С этими восторгами (и восторгами «всего народа») резко контрастируют совсем другие, очень негативные и даже уничижительные оценки, постоянно даваемые Петру III и даваемые, кстати говоря, тоже «всем народом».

«Являться утром на вахт–парад главным капралом, хорошо пообедать, выпить доброго бургундского, провести вечер со своими шутами и несколькими женщинами, исполнять приказания прусского короля — вот что составляло счастье Петра III.

Такой образ жизни, конечно, не внушал уважения»

[58, С. 55].

«Он не был злым, но его ограниченность, недостаток воспитания, интересы и природные склонности свидетельствуют о том, что из него вышел бы хороший прусский капрал, но никак не государь великой империи»

[58, С. 72].

Самое поразительное, что справедливы, пожалуй, все оценки! Потому что Петр III действительно подписал важнейшие государственные документы. Он действительно запретил знаменитое «слово и дело» — зловещая формула, которой было нанесено столько вреда, запрещалась. Даже при Елизавете Петровне находились любители крикнуть: «Слово и дело!» При ней к смерти никого не приговаривали, но пытки сохранялись как обычнейшее следственное мероприятие, а многие из наказанных кнутом, случалось, и умирали.

При Елизавете Петровне не казнили, но вовсю ссылали, и общее число сосланных превысило 80 тысяч человек.

И вот теперь, при Петре III, становился преступником сам крикнувший «Слово и дело!»! А само название Тайной канцелярии, внушавшее ужас обывателям, приказано было «предать забвению».

Заслуга Петра III? Несомненно! Такая же доблесть, как и Манифест о вольности дворянской…

Но фактом является и то, что в феврале 1762 года Петр III только лишь подписал докуметы, подготовленные ещё при Елизавете Комиссией по подготовке нового Уложения.

У него хватило ума поддаться влиянию тех, кто готовил это Уложение и остался стоять возле его трона: Р.И. Воронцова, Д.В. Волкова, П.И. Шувалова, А.И. Глебова и других.

Но ведь это не русские вельможи и не высшие русские чиновники учили его показывать язык священникам, «дрессировать собак» или ругать матом первых лиц в государстве. И, уж конечно, не они подсказали ему идею отдать все завоеванное у Пруссии обратно битому Фридриху, заключить с ним союз и приказать Чернышову воевать на стороне пруссаков.

Полное впечатление, что в своих действиях император одновременно совершает то свои собственные поступки, то поступки, подсказанные верхушкой русского дворянства. Его собственные действия вызывают в лучшем случае унылое недоумение, а то и настоящий тяжелый гнев.

То, что подсказано ему дворянами (вернее, их чиновной и сановитой верхушкой), вызывало полное понимание (как секуляризация церковных земель), а то и полный восторг.

Если царствование Петра III было столь непродолжительно и кончилось так плачевно, то лишь по одной причине — он слишком мало слушался своих приближенных и слишком часто давал волю своей, далеко не совершенной натуре. И его порой бывает жаль.

Позолоченный век.

Марк Твен

Начало всегда кладет отпечаток на всякое явление.

Аристотель

Пётр III мог править долго и счастливо. Его готовы были если и не уважать, то любить. Но вот чего Петр так и не понял, так это роли, которую в жизни России играет дворянство и особенно его вооруженный отряд — гвардия. Он искренне не понимал, что в России можно делать почти всё… Можно отдавать самые невероятные приказы. Но вот чего никогда нельзя — это задевать интересов дворян.

Пётр без особых проблем мог бы развестись с женой, а тем более отправить её в монастырь. После этого он мог бы жениться на «краснорожей Лизке». Он мог бы до конца секуляризировать монастырское имущество. Он мог бы и дальше показывать священникам язык, играть на скрипке, на трубе и хоть на дудке или лупить во дворце ранним утром в огромный африканский барабан. Он мог бы даже продолжать дружить с Фридрихом и кричать, что отдал бы титул императора за счастье быть ефрейтором в его армии.

Конечно, и в отношениях с другими странами, в нарушении интересов России император был тоже ограничен. Окончание Семилетней войны русское общество встретило уныло: в конце концов, император отнял у России уже достигнутую немалой ценой победу, не дал расширить территории Российской империи в Европе. Тем самым нарушались не только национальные интересы, но и корпоративные интересы служилого сословия. Дворяне трудились, старались… а зачем?!

Но даже окончание Семилетней войны и попытку воевать с Данией за родной Шлезвиг–Гольштейн могло сойти с рук императору. Как сошли с рук Анне Ивановне её походы в Крым — бессмысленные, крайне плохо организованные, стоившие невероятных потерь.