Взгляни на меня - Николас Спаркс

Марголис вздохнул:

– Вернемся к доктору Мэннингу. Как я уже сказал, он встревожился – и заявил, что если Лестера нет дома и на работе, то у парня, вероятно, обострение. А значит, он или прячется в каком-нибудь пустом доме, или лежит в психиатрической клинике в Плейнвью. Лестер много раз ложился туда в прошлом, особенно часто – после смерти матери. В своем завещании она прописала достаточно большую сумму, чтобы покрыть стоимость лечения. Кстати говоря, курс в Плейнвью стоит недешево. По телефону ответа я получить не смог, поэтому опять потревожил друга и попросил съездить в Плейнвью лично. Он побывал там сегодня утром, за час до моего звонка вам. И – да, Лестер Мэннинг сейчас лежит в клинике, он явился туда добровольно… и больше ничего мой друг-детектив выяснить не смог. Как только Лестер узнал, что полицейский хочет поговорить с ним о Марии Санчес, он… страшно перепугался. Мой друг услышал его вопли из другого конца коридора, а потом туда побежали санитары. Интересно, правда?

Мария не знала, что сказать. В тишине раздался голос Колина:

– Когда он лег в больницу?

Марголис перевел взгляд с Марии на Колина.

– Не знаю. Не удалось выяснить. Медицинские досье конфиденциальны, и информацию такого рода не раскрывают без согласия пациента. А Лестер точно не согласится. Сейчас, по крайней мере. Но мой друг свое дело знает – он расспросил одного из пациентов. Тот ответил, что Лестер провел в клинике пять или шесть дней. Конечно, учитывая источник, эти сведения нужно перепроверить.

– Иными словами, вполне возможно, что Лестер изрезал шины и оставил записки.

– Или что он лежал в больнице. Если это правда, очевидно, Лестер не виноват.

– Он виноват! – настаивала Мария. – Если не он, то кто?

– А как насчет Марка Аткинсона?

– Кого?

– Бойфренда Кэсси. Я и его поискал. Выяснилось, что он… то ли пропал, то ли что-то в этом роде.

– В каком смысле?

– Пока что известно следующее. Мать Марка Аткинсона примерно месяц назад сообщила в полицию о пропаже сына. После разговора с детективом, перед тем как позвонить вам, я поговорил с миссис Аткинсон в надежде узнать что-нибудь еще, и до сих пор нахожусь в некотором замешательстве. Она сказала, что в августе Марк прислал письмо, в котором говорилось, что он познакомился онлайн с какой-то девушкой и решил уволиться и поехать в Торонто, чтобы встретиться с ней лично. Миссис Аткинсон смутилась, но в письме Марк просил мать ни о чем не беспокоиться. Он сказал, что счета будет оплачивать через Интернет. Потом миссис Аткинсон получила еще два распечатанных на принтере письма, в которых шла речь о том, что Марк якобы отправился путешествовать вместе с той девушкой. Одно письмо пришло из Мичигана, другое из Кентукки, но они были, цитирую, «какими-то невнятными, странными и безличными – совсем не такими, какие написал бы мой сын». Кроме этих писем, Марк на связь не выходил. Женщина утверждает, что он пропал. Она сказала, что он бы позвонил или прислал сообщение, а раз он этого не сделал, значит, с ним что-то случилось.

От неожиданности у Марии закружилась голова, и она едва удержалась на стуле. Даже у Колина на минуту пропал дар речи.

Марголис перевел взгляд с одного на другого.

– Вот что я выяснил. Если вам интересно, каковы мои дальнейшие планы, то я намерен позвонить доброму дяде доктору еще раз – а вдруг он может использовать свои связи и выяснить, когда Лестер лег в больницу. В идеале, сделать так, чтобы Лестер сам дал врачам разрешение сказать мне об этом. В зависимости от того, что я узнаю в Плейнвью, я буду разбираться с Марком Аткинсоном или не буду. Честно говоря, возни много, и, повторюсь, я не знаю, сколько еще времени смогу этому посвятить.

– Аткинсон тут ни при чем, – убежденно сказала Мария.

– Если так, я бы на вашем месте пока расслабился.

– Почему?

– Потому что, как вы помните, Лестер лежит в клинике, – ответил Марголис.

– Я не понимаю… – призналась Мария Колину.

Они стояли на парковке, и из-за перистых облаков выглядывало солнце.

– Я не знакома с Марком Аткинсоном. Ни разу не разговаривала с ним. Мы даже никогда не виделись. С какой стати ему меня преследовать? Марк не встречался с Кэсси в то время, когда Лоуз сел в тюрьму. Он появился гораздо позже. Не понимаю…

– Да.

– И с какой стати Лестеру думать, что я хочу ему навредить?

– У него мания.

Мария отвела взгляд и заговорила тише:

– Какое ужасное состояние. Такое чувство, что теперь я знаю меньше, чем до разговора с Марголисом. И понятия не имею, что делать, ну, или хотя бы что думать.

– Я тоже не знаю, как это понимать.

Мария покачала головой:

– Я забыла тебе сказать: мне сегодня пришлось отменить встречу с Джилл и Лесли, потому что у моей мамы день рождения. Вечером, когда ты будешь на работе, я поеду к родителям.

– Приехать за тобой после работы?

– Нет, к тому времени мы уже закончим. Ужин готовит папа – единственный раз в году, когда он сам встает за плиту, – но никакого шумного сборища не будет. Только мы вчетвером.

– Ты переночуешь у родителей? Или поедешь к себе?

– Думаю, что поеду. Наверное, пора, как ты думаешь?

Колин некоторое время помолчал.

– Может быть, встретимся прямо там? Ты поужинаешь с родителями, а я позвоню, когда закончу.

– Тебя это не затруднит?

– Ничуть.

Мария вздохнула:

– Мне очень жаль, что все это свалилось нам на голову, как только в нашей жизни что-то стало налаживаться. Прости, что тебе приходится разбираться с моими проблемами.

Колин поцеловал девушку.

– По-другому я и не хочу.

Вернувшись домой, Колин достал из сумки ноутбук и поставил его на кухонный стол. Он был ничуть не менее Марии ошеломлен услышанным и решил выяснить как можно больше.

Шаг первый – постичь образ мыслей Лестера Мэннинга. Или, точнее, человека, больного манией преследования. Колин очень хотел расспросить Марголиса, когда об этом зашла речь, но не стал вмешиваться, а Мария не заинтересовалась подробностями. К счастью, в Сети Колин нашел десятки страниц, посвященных этому недугу, и полтора часа провел за изучением проблемы.

У него сложилось впечатление, что бредовое расстройство похоже на шизофрению. Но, хотя некоторые симптомы, например галлюцинации и бред, совпадали, пациенту всегда ставили один из этих двух диагнозов. Шизофрения нередко предполагала рассеянную речь или эксцентрические, то есть невозможные, убеждения. Например, пациент верил, что может летать, или читать чужие мысли, или что какие-то голоса управляли его действиями. Идеи, мучившие Лестера, были, по крайней мере, правдоподобны, хотя и ложны.