Поколение пепла - Алексей Доронин

Богданов понял эту метафору и вздрогнул. Вот уж от кого он не ожидал пессимизма и пораженческих настроений.

Ну, нет. Не дождетесь, гады. Мы вам эту секиру в одно место засунем.

Священник тоже принимал участие в посольстве, оставив на время паству, отговорить его не смогли. Но алтайцев его визит не впечатлил. У них там таких было трое, все в золоте. Отец Сергий по завершении визита отказался отвечать на вопросы Владимира о содержании их бесед, а это означало, что ничего хорошего он сказать не может. И от синодального объединения Подгорный отказался, так и остался независимой епархией. Сам их батюшка был скромнее папы римского Франциска и никогда не позволил бы себе есть блины с мясом, когда его прихожане голодают, и уж тем более не стал бы промывать им мозги, внушая покорность. Сам он больше говорил о спасении души через праведную жизнь. Зато нормальной школы в городе так и не открыли. Все учителя гнули спины на полях.

Владимир понимал настроение отца Сергия. Священнику было от чего прийти в уныние. Он ожидал найти братьев по духу, а нашел чужаков, для которых вера была только полезным инструментом. Еще он явно боялся предстоящих столкновений, но не так, как боятся малодушные. Не своей смерти, не своей боли. Он не хотел пролития крови. Братской, как сам он сказал.

«Да куда же от нее денешься? – подумал Богданов. – Да и какие они нам братья? Тамбовский волк им братец».

У него в сердце уже ничего не было, кроме холодной решимости убивать и, если понадобится, быть убитым.

* * *

Всю вторую половину апреля и весь май поисковики провели в разъездах. Но берега Оби и Нового моря они больше не посещали, даже после того, как великая сибирская река одним могучим рывком, за одну ночь, освободилось ото льда. Теперь областью поисков стала северная часть бывшего Алтайского Края.

Настя не понимала необходимости рисковать, когда склады города буквально ломились от добра. Но приказ есть приказ, говорил ей Антон, и пока другие вгрызались в мерзлую землю, творя непонятную стройку века, Караваев и его подопечные продолжали рыскать по соседнему региону. Он рассказывал ей далеко не все, но, похоже, цель их вылазок изменилась. Они теперь не искали все, что могла использовать их маленькая цивилизация, а занимались разведкой в военном значении этого слова.

Он обещал вернуться до начала июня, но что-то у них там не срослось. Всего пару раз Настя заходила в комендатуру. Ну, может, не пару, а тройку. Ей не хотелось обращать на себя лишнее внимание, тем более для того, чтобы услышать дежурное «все в порядке». Она знала, что если что-то случится, ей сообщат. Мощности радиостанции сталкеров хватало для связи с Подгорным, но сеансы не предназначались для личных разговоров.

Уже целый месяц Настя подолгу ждала у окна. «Я знаю, что ты вернешься», – говорила она и сама не верила. Иногда слезы капали из глаз – всего по одной – и катились вниз, как капли дождя по стеклу. Начало июня выдалось чертовски холодным, и небо как будто чувствовало ее настроение. Это позднее лето обещало быть очень короткой передышкой перед новой суровой зимой.

В какие-то моменты Настя была уверена, что никогда больше не увидит его, и повторяла, как мантру: «Ну почему же так?..»

Перечитывала глупые строчки, написанные прошлым летом, думая, что станет легче. Но буквы расплывались у нее перед глазами, и читать то, что было доверено бумаге в дни безоблачного счастья, было больно.

Пыталась писать, но ничего не складывалось. Только один раз у нее родилось короткое стихотворение, но и его она тут же уничтожила, вырвала страницу и сожгла. Отложив дневник, часто ложилась на кровать прямо в одежде. Даже работа и необходимость видеть людей, когда на душе неспокойно, была сродни пытке.

Дни сменялись днями, город жил своей жизнью.

Первого сентября начался учебный год. Она по-прежнему почти каждый день ходила на свою основную работу. И вкладывала в детей знания, которые считала такими ненужными, монотонно и старательно, как робот, рассказывая им про русскую литературу девятнадцатого века. Но даже здесь теперь было пусто и одиноко. Странно, но отсутствие Александра, который постоянно пропадал на строительных работах, тоже оставило в ее душе пустоту, хоть и гораздо меньшую. Может, он бы понял ее.

Не с кем было даже перекинуться парой слов. Подруги, настолько близкой, чтоб искреннее разделить с ней эту боль, у нее не было, а те девчонки, с кем она общалась, были слишком пустыми и простыми. На людях она очень старалась бодриться, но в ответ на неуклюжие знаки внимания сразу замыкалась в себе, уходя, как улитка в панцирь.

Она начала замечать, что ей каждый раз становится не по себе при приближении темноты.

На ночь она включала ночник. К счастью, электричество пока давали круглосуточно.

Иногда ей снилось метро. Плохой человек приходил за ней – иногда живой, а иногда и с дырой в голове, с лицом, объеденным крысами. А иногда за ней приходили крысы, живое море колышущихся спин. Один раз она тонула в вязкой черной жидкости, постепенно прибывавшей из щелей в стенах, похожих на оскаленные рты. Проснулась она только тогда, когда пенящаяся слизь доходила уже до горла.

Пару раз Настя просыпалась с криком.

Хорошо, что она жила отдельно, а не в общежитии. Семейный домик у нее никто теперь не отберет, ведь они были мужем и женой. Не отберет, даже если… Вот так мысли опять возвращались к тому, что больше всего ее тревожило. Там, на юге, что-то затевалось. Не обычная разведка местности. Совсем не то, что делали поисковики на западе или на севере.

Кроме школы, ее, как и других женщин, то и дело посылали на то, что считалось «легким трудом», часто за город.

Другие бурчали, а она была только рада. Такая работа приносила облегчение.

Она была разнообразной. Весной – в основном по расчистке снега, летом на полях. В конце лета и осенью будет сбор грибов и ягод. Никаким дарам природы они не могли позволить пропасть.

Находясь за городом, Настя смотрела на раскисшие от грязи дороги и ловила себя на мысли «А как же они там ездят, как не застревают?», хотя умом понимала, что у них не велосипеды, а вездеходы.

Иногда она представляла себе опасности пути и ситуации, которые могут возникнуть. Представляла до тех пор, пока не начинала смеяться – кому, как ни ей, было знать, что когда действительно плохо, люди не плачут, а смеются.

Несколько раз, когда выпадала возможность, она приходила на их место. Поднималась на холм, проходя той же дорогой, что они тогда, и смотрела на уходящие вдаль сопки, туда, где их склоны смыкались с горизонтом. Чудом сразу же нашла ту поляну. Нашла угольки от костра и место, где они ставили палатку.

Долго всматривалась в небо непонятно зачем.

Девушка вспомнила, что этой весной не видела птичьих стай, возвращающихся с дальнего юга. Лишь каждый день летали над деревьями вороны.

Они и сейчас были здесь, две или три птицы, оглашавшие рощи надсадным карканьем. Вот эти точно никуда не денутся. Им и здесь хорошо. Настя чувствовала себя такой же черной, некрасивой и хмурой, как они. Она уже далеко отошла от своих, ее время истекало. Надо было возвращаться, пока ее не хватились. А еще одной здесь опасно. Но она бы не расстроилась, выйди к ней из леса пара оголодавших волков.