Воевода Дикого поля - Дмитрий Агалаков

– Сознайся, Михайло Иванович, что извести меня хотел, тогда помилую, слово царское даю! И сообщников назови! Лиходеев своих!

Но не хотел сознаваться в бесовском навете князь Воротынский, и государь злился, негодовал. Не по его выходило! Сам ближе и ближе подгребал он широкой рогатиной угли к телу корчившегося перед ним князя, ждал покаяния.

– Почто мучаешь меня?! – хрипел тот. – За что адову муку мне придумал?!

– А потому и мучаю, что дознаться правды хочу! – отвечал Иоанн. – Сознайся же! Сознайся, Михайло Иванович, родименький! Смирись с судьбою!

Но так и не сознался Воротынский. Избитого, обожженного князя отправили обратно в Белоозеро в заточение, но дорогой Михаил Иванович Воротынский умер. Всю же его семью государь приказал истребить, а возвращенные было имения обратно себе взял. И вот уже дьяки-переписчики во всех документах вымарывали само имя князя Воротынского, победителя крымских татар, а битву при Молодях решено было записать в обычную схватку на границах Москвы. По делу «чародея князя Воротынского» стали искать приближенных к нему людей, казнили видных полководцев Никиту Одоевского, еще одного героя Молодинской битвы, и Михаила Морозова. Пострадали и другие воеводы, и многие простые дворяне.

Когда «дело князя Воротынского» только раскручивалось, набирало обороты, другой князь, куда менее заметный, а именно – Григорий Осипович Засекин, принимал дела в далекой пограничной крепости Карела. Сюда он был назначен воеводой: сам напросился – и не прогадал. Жег царский перстень палец – ничего не давал забыть! И слова Андрея Михайловича Курбского: «Когда тиран на троне – будь подальше от столицы!» – тоже не забывал князь.

Неспроста он был послан в Карелу. Только что закончилось перемирие со шведами, и на границах русского государства вновь нужны были хорошие и надежные полководцы. Шведы полезли на Русь, а значит, тут ему, Григорию Засекину, и самое место.

7

Старел царь всея Руси Иоанн, давно прозванный в народе Грозным. Менял жен – одни умирали, другие отправлялись по монастырям. Растерял он и всех бывших друзей: и чистых сердцем, убиенных им в молодые годы, и черных душой – опричников, тоже им казненных. Потерял он и своего любимца Малюту Скуратова, погибшего в Ливонии во время осады крепости Вайсенштейн. Эта смерть особо приблизила к престолу и сделала новым фаворитом царя бывшего опричника Бориса Годунова, зятя Малюты Скуратова. Годунов стал так близок царю, что тот отдал замуж за его сестру Ирину своего второго сына Федора. В Ливонии временно вновь дела пошли хорошо, сверкнула надежда, что многого добьется московский царь на западных границах. Во времена польско-литовского бескоролевья, когда Генрих Анжуйский, французский принц, едва прибыв в Краков, чтобы одеть корону, узнал о смерти брата и бросился назад – занимать престол Франции, Иоанн стал было претендовать и сам на корону Речи Посполитой. Но побоялись на западе русского царя-душегуба. Кому такого захочется? Да и запросил он многовато: навечно захотел стать владыкой Польши, Литвы и Ливонии, а вот с Турецким султанатом вместе с европейскими рыцарями воевать не пожелал. Да и папа был против царя-схизматика.

Кто же станет правителем огромных земель Восточной Европы? – думали все.

И тут вышел на европейскую политическую сцену легендарный Стефан Баторий, виднейший полководец своего времени, и все русские победы в Ливонии стали сходить на нет. Город за городом занимал новый польский король, возвратил Полоцк, вторгся на территорию Руси и даже долго штурмовал Псков, но ушел из-под его стен, отметив, что то была самая великая оборона города, какую он только видел.

Старел царь и стал чудить. Неожиданно для всех отдал царскую корону казанскому царевичу Симеону Бекбулатовичу, за собой оставил лишь великокняжескую и в челобитных грамотах на имя нового государя униженно подписывался: «Иванец Московский». Сидел рядом с боярами, как равный среди равных, разве что эти «равные» были белыми от страха и пошевелиться боялись, не зная, что еще придет в голову их государю. Казни-то продолжались, может быть, не с той прытью, что во времена опричнины, но врагов и крамолу надо было искать – и их искали. Новгородского архиепископа Леонида не пожалели: обвинив в «колдовстве», зашили в медвежью шкуру и отдали на растерзание охотничьим псам. Через год царскую корону Иоанн себе вернул. Правда, говорили, что неспроста он чудит. Мол, нагадали ему, что в 1575 году «помереть царю русскому». Вот он и передал другому свою корону, а год закончился – взял обратно. Пронесло, стало быть!

И все же старел он и боялся главного – умереть! В припадке гнева ударил наследника престола, такого же умного и жестокого, как и он сам, Ивана, посохом по голове. Тот вскоре умер. Царь-сыноубийца хотел отречься от престола и заставил писать синодики по всем убиенным им людям во время его царствования, но дьяки едва рассудка не лишились: список был длиной в самую долгую дорогу, где и горизонта не видно! Так и не дописали его…

И царь от престола не отрекся, еще сильнее вцепившись костистыми руками в подлокотники золоченого трона.

5 января 1582 года в Яме-Запольском завершилась подписанием мирного соглашения Ливонская война. Она длилась долгие двадцать пять лет и унесла сотни тысяч жизней только одних вояк с обеих сторон. А сколько погибло мирных жителей, то неведомо. Москва проиграла эту войну – отдала все завоеванные ранее территории. С чего начала, тем и закончила. Но война разорила саму Русь – поборами, налогами…

Царь боялся и страдал, писал английской королеве Елизавете, что думает бежать с родины, где все его ненавидят, та обещала дать царю приют. Иоанну того оказалось мало. Будучи женатым в шестой раз на Марии Нагой, просил Елизавету выйти за него. Но королева-девственница, понятно, отказалась. Тогда царь решил осчастливить предложением руки и сердца родственницу королевы Марию Гастингс, но и тут согласия не получил.

К концу жизни он добился того, чего желал с такой страстью: его боялись все без исключения! И можно было бы поправить политику государства, и было кому – башковитый боярин Борис Годунов имел свое на то разумение, но даже советы царю приближенные давать опасались. Никто не хотел головой поплатиться! И потому кивали и соглашались с любым его самодурством. Стало быть, в чем-то, но добился он совершенства.

18 марта 1584 года, во время игры в шахматы с боярином Богданом Бельским Иоанн Грозный вдруг покачнулся, захрипел и, точно в порыве отчаяния, ударил ладонью по шахматной доске. Но прежде чем он повалился с кресла, к удивлению всех случилось необъяснимое: все фигуры удержались, одна только легко вспорхнула вверх и, упав на пол, покатилась прочь… Этой фигурой был черный король, к которому несколько секунд назад тянулась рука государя.

Царя подхватили и понесли в покои, а он все хрипел и хрипел, да слабо тряс пальцем, точно хотел сказать: «Вот я вас! Погодите же у меня! Прокашляюсь только!»

Сердце черного короля прихватило – сжалось и решило было разорваться, но страх перед смертью у Иоанна оказался куда сильнее. Заставил смириться сердце, подождать еще немного…

Именно это и поняли двое бояр, стоявших у его ложа, – Борис Годунов и Богдан Бельский. Двери были заперты: после ухода врача, от страха перед царем едва не упавшего в обморок, они сказали придворным, что государю нужен покой. И теперь склонились над ложем и смотрели на его подрагивающие веки, точно говорившие: «Жив я! Жив еще! Жив на беду вашу!»