Мы не мафия, мы хуже - Борис Бабкин

Через несколько секунд к деду подошли трое милиционеров с автоматами.

— Привет, дед, — кивнул один.

— Здоров, племяш, — по-своему ответил Робинзон. — Чай, сызнова пить захотели? — Улыбнувшись, поставил скребок к стене и вышел.

— Запарились, — вытирая пот, кивнул первый.

— Так на кой вы эти жилеты носите? — спросил Робинзон. — Вроде как от пуль, значит, спасаетесь. Но ежели бандюк стрелять начнет, он сейчас бывалый пошел и будет, значится, в голову целиться или в ноги.

— Так-то оно так, — не стал спорить милиционер. — Но ведь иногда и спасают. Дай попить, дед, — вздохнул он, — и фляжки наполнить. Солнце жарит, как на юге, — недовольно взглянул он на небо.

— Пошли, хлопцы, — улыбнулся Робинзон. — Напою вас молочком студеным. И водицы наберете. — Он неторопливо двинулся к дому. — Что-то вы никак супостатов не поймаете? — укоризненно глянул он на идущего рядом милиционера. — Я уж и то опасаться начал. Вон берданку свою к бою изготовил.

— Он кивнул на торчавшие из окна стволы двустволки.

— Не боись, дед, — улыбнулся второй милиционер, — мы рядышком. Если что, в обиду не дадим.

— Да я и сам себя защитить сумею, — спокойно проговорил Робинзон.

— А правда, что ты на островах один почти три года прожил? — с интересом спросил третий.

— Было такое. От вас ховался. — Робинзон потеребил бороденку.

— Слышали, — кивнул первый милиционер. — Лихо, говорят, ты погулял в Хохляндии.

— Было дело под Полтавой, — кивнул Робинзон. Подходя к дому, поднял кусок ржавой трубы.

— Откель взялась? — буркнул он и бросил в стоявший рядом железный ящик.

— Для мусора, — объяснил он. — Потом отвожу. Трактористу с деревни сунешь поллитру, он тебе что хошь отвезет.

— Ша. — Атаман приложил к губам Виктора руку и, дунув, погасил огарок.

— Слышал, — оторвав его ладонь от губ, прошептал Орехов. Атаман вытащил пистолет. В тот день, когда они оба, изрядно вымокнув в мелком, но широком ручье, который заходил в дедов сад, добрались до дома, старик сразу повел их в подвал. Внизу он зажег керосиновый фонарь и, еле видимый в тусклом свете, подмигнул.

— Давненько я сюда не лазил. Сегодня как знал, что сгодится. Еле отодрал. Проржавело все к едрене фене. Ну-ка, — ухватившись руками за широкое корыто, попросил он, — помогите.

— У него рука болит. — Виктор взялся за корыто. Они с трудом приподняли одну сторону. Старик ногой подсунул под край корыта пенек, на котором, видно, рубили кур. Он был в засохшей крови, и кое-где прилипли куриные перья. Взяв фонарь, присел и кивнул на широкий лаз.

— Заныривайте, гости дорогие. А я покамест борща приволоку. — Он отдал Виктору фонарь и полез наверх.

Рассчитав, что терять, один хрен, нечего, Атаман первым пополз в лаз.

Боясь задеть раненое плечо, полз осторожно. Скоро лаз кончился. Атаман взял у Виктора фонарь и удивленно свистнул. Он был в маленькой комнатушке с сухим деревянным полом и обшитыми досками стенами. На деревянных нарах лежали два матраца. На них — два ватника. В изголовьях — подушки. Был небольшой столик и, что особенно поразило Виктора, телевизор, который, как потом объяснил дед, работал от автомобильного аккумулятора. Дед принес кастрюлю борща, полбуханки хлеба, шесть сваренных в мундире картофелин и банку огурцов. Усталые братья плотно поели и сразу легли. Дед, уходя, сказал, что если услышат стук, значит, во дворе кто-то чужой. И тогда пусть сидят тихо. Они сидели в этом убежище два дня. Смотрели телевизор, ели то, что приносил им Робинзон, который назвался Остапом. Дед не задавал вопросов и ничего не рассказывал. Утром он, увидев, как Степан кривится от боли, сказал, что вечером посмотрит рану. Степан весьма скептически отнесся к его словам, но промолчал. Виктор беспокоился о сыне и жене, вспоминал болезнь тещи. Но когда дед приходил, он первым делом сообщал о том, что вокруг постоянно рыщут милиционеры и солдаты. И еще какие-то две группы парней.

— Чую, не мильтоны, — сказал Робинзон. — А похоже, что вы им особо надобны. Но не потчевать они вас станут, а скорее всего, значится, прикончат.

— Странный ты дед, — сказал Виктор, — ни на кого не похож. И укрыл нас непонятно почему.

— Ну и что же, что не похож? — усмехнулся Робинзон. — Я за свою жизнь видал только пакости от людей. В лагерях, значится, был, там тоже — кто кого сгреб, тот того и шлеп. Вот и решил я не быть похожим на людишек. Благо, зараз деньгу маешь, живи где хошь и як хошь. Вот я и купил себе эту усадьбу. А в подвале схрон обнаружил. Месяцев пять в порядок туточки все приводил. Так что, значится, не видал никто. Ко мне особо никто и не хаживает, окромя пьяни. Я самогон гоню, ну и себе на хлебушек, значится, самогоном и приторговываю. Корова имеется. Молочком тоже деньгу зарабатываю. Тяжко одному. Но ночью вроде и полегче. Никому ничем не обязан, а что живой еще, значится, так Богу угодно.

— Веришь в Бога? — спросил тогда Атаман.

— А хрен его знает, — как-то лениво отмахнулся старик. — Може, есть, а може, и нема. Но крещусь, когда спать укладываюсь.

— Сколько же ты один живешь? — не удержался от вопроса Виктор.

— Так почитай усе время, — вздохнул старик. — В лагерях оттрубил восемнадцать безвыходно. Давали сначала десять, но я, значится, одного охранника, зверюга был, царствие ему небесное, — Робинзон перекрестился, — камушком по голове задолбал. Меня когда брали, его лагерные сотоварищи, охрана, значится, испинали всего. Смертным боем били, потому как я еще одному успел заточку в живот сунуть. Вот, значится, мне мужской интерес весь и отбили. Баба, она, конечно, не токмо для постели надобна, но какая согласится жить без этого дела…

— Как думаешь, — Атамана отвлек от воспоминаний шепот брата, — кто там?

— Нам-то что за дело? — недовольно прошипел Атаман. — Нам что красные, что зеленые, что белые — один хрен. Все нас ищут, — просипел он. Услышав скрип поднимавшегося корыта, Атаман направил пистолет в образовавшуюся щель.

— Не пульни сдуру, — произнес Робинзон. — Я это. Затем появился свет фонаря. Чиркнув зажигалкой, Атаман зажег свечу.

— Новости у меня, значится, неважные, — сказал, войдя, Робинзон и посмотрел на подавшегося к нему Виктора. — Видать, чует у тебя сердечко.

— Что? — Виктор схватил его за грудки. — Говори.

— Может, и провокация, — вздохнул старик, — но разговор ходит, будто бы сынка одного из тех, кого ищут, забрал кто-то.

— Кто говорит? — спросил Степан.

— Так у меня три мильтона были, они разговор меж собой вели — какие-то гады по деревням катают на мотоциклетах и в Магазинах говорят, что сына у одного украли. И, ежели брата отдаст, сына возвернут.

— Гады, — проскрипел зубами Виктор и дернулся к выходу.

— Стой, — выпустив пистолет, ухватил его за рукав Степан, — там менты. Они тебя с ходу повяжут. Надо думать, как на этих козлов выйти. Я им отдамся, Степку отпустят.