Дикая магия - Энгус Уэллс

Пока Очен говорил со священником, люди Чазали выстроились в колонну. Рядом стоял отряд котуанджей, вооруженных пиками, — они проводят их до ворот. Пешие солдаты бежали впереди, расчищая путь. Солнце совсем невысоко поднялось над горизонтом, и его еще не было видно за высокими строениями и стенами города. Ахгра-те казался таким же сумрачным, как и накануне, когда они приехали. Каландрилл не сожалел о том, что они уезжают из замкнутого мрачного города.

Когда они наконец выехали за стены Ахгра-те, он почувствовал облегчение. Яркие лучи поднимающегося солнца заиграли на скалистой поверхности Ахгра-Данджи, нависавшей темной массой над городом. На перекрестке они повернули на северную дорогу, бежавшую вдоль быстрой реки мимо мельниц и небольших разбросанных тут и там полей. Гетту, работавшие на них, почтительно кланялись знатным котузенам. Через пол-лиги они подъехали к подножию утеса, где возвышались две черных, высотой с двух всадников стелы. Здесь начиналась широкая дорога.

Сначала она поднималась плавно, а затем забирала все круче и круче, петляя то на запад, то на восток, отступая назад и вновь бросаясь вперед. Кое-где она была выбита прямо в скале. У Каландрилла появилось ощущение, будто они поднимаются вместе с солнцем, забиравшимся все выше и выше в голубое небо. Лучи ласково освещали им дорогу, переливаясь на скальной породе. Над головой с карканьем кружили клушицы и вороны, с любопытством кося на них глазом. И ветер, дувший с севера, разбивался о скалу; воздух быстро нагревался. По лазурно-голубому небу над головой, как развевающаяся на ветру грива огромной лошади, бежали легкие перистые облака. Чазали, возглавлявший колонну, безжалостно гнал лошадь вперед и вперед, словно для того, чтобы побыстрее оставить позади опасности лесистой местности и добраться до Памур-тенга.

Каландрилл мог этому только радоваться, ибо, помимо общей цели, им руководила теперь и личная заинтересованность в том, чтобы как можно скорее добраться до укрепленного города рода Макузен. Приподнявшись на стременах, он обернулся и с улыбкой посмотрел на Ценнайру. Сочные яркие губы ее расплылись, обнажая белоснежные зубы. Распущенные волосы, блестящие и черные, ласкали нежное лицо. Такой красивой он ее еще не видел. Как жаль, что им приходится притворяться. Сегодня ему будет трудно уснуть.

Солнце упорно взбиралось все выше и выше и вдруг замерло у них над головой, а затем покатилось к западу. Чазали вел их вперед до тех пор, пока они не добрались до вершины Ахгра-Данджи.

Так же, как и у подножия, на самом плоскогорье дорога была отмечена двумя стелами, возвышавшимися как часовые на самом краю. Чазали, не останавливаясь, проехал мимо, и только когда они приблизились к блестевшему в скале озеру, он поднял руку, объявляя о привале. Котузены быстро спешились, но Каландрилл не торопился, разглядывая окружавшую их местность.

Ничего подобного ему видеть еще не приходилось. Перед ним, насколько хватал глаз, простиралась монотонная серо-зеленая равнина. Где-то очень далеко поднимались редкие пологие, с вылизанными ветром склонами, серые приземистые холмы. Ветер здесь был холодке и сильнее, чем в низине, с которой они поднялись, трава раскачивалась и рябила, как поверхность озерца от падавшей в нее бурлящей и переливавшейся на солнце радугой реки. Каландрилл соскочил с лошади. Ветер бивший ему в лицо, напоминал о том, что стояла уже поздняя осень и скоро наступит зима. Он подвел гнедого к водопою, все еще думая о Джессеринской равнине, простиравшейся далеко на севере. Интересно, как эта серо-зеленая масса выглядит под снегом?

— Ты задумчив.

Каландрилл повернулся. Волосы Ценнайры развевались на ветру на фоне белых облаков и синего неба. Он улыбнулся, с трудом подавив желание прижать ее к себе или хотя бы прикоснуться, кивнул, погладил мерина по гриве и сказал:

— Я пытался представить себе равнину зимой.

Ценнайра, больше привыкшая к теплому климату Кандахара, передернула плечами.

— Очень неприветливое место, — кивнула она.

Чазали, услышав их разговор, сказал:

— Да, здесь холодно, но не так уж плохо. Мы по большей части зимуем в городах, за стенами, в тепле.

— Но как в такую погоду воевать? — спросил Каландрилл. — Или на зиму военные действия прекращаются?

Киривашен отрицательно покачал головой.

— Боюсь, война не прекратится. Боюсь, Фарн укрепляет сердца безумцев, возжелавших погреть руки у его костра.

— И им это удастся, если мы не перехватим Рхыфамуна, — поддержал его Каландрилл, — и не отберем у него «Заветную книгу».

— Да поможет нам Хоруль, — серьезно сказал Чазали и бросил на них бесстрастный взгляд. — Здесь мы можем немного сократить расстояние между нами и им, если, конечно, он не оставил ловушек.

Каландрилл глубоко вздохнул, наслаждаясь чистым воздухом и ослабляя на мгновение оккультную защиту, которую он по привычке возвел вокруг себя. Но тут же укрылся за ней — столько зла и греха было вокруг, словно ветер донес до него тошнотворный запах тысяч и тысяч гниющих трупов. Запах зла, не ощутимый физическими чувствами, ударил ему в ноздри и заставил содрогнуться. Ценнайра спросила:

— Тебе холодно? ;

Каландрилл отрицательно мотнул головой, захватил ладонями воду из источника и сполоснул рот, дабы избавиться от горького привкуса эфира на языке.

— Дело не в этом, — сказал он. — Ветер доносит до меня много зла. Ты не чувствуешь?

Девушка нахмурилась и покачала головой.

— Во мне нет той силы, коей обладаешь ты.

— Я бы тоже предпочел ею не обладать. — Он передернул плечами и посмотрел на север, откуда дул ветер. — Пахнет кладбищем.

— Это дыхание Фарна, — пояснил, присоединяясь к ним, Очен. — Не забывай себя защищать, Каландрилл, как я тебя учил.

— Не забуду, — решительно сказал юноша. — От такой вони можно потерять сознание, Дера.

— Истинно, — кивнул Очен, хмурясь. — Более того, ощущение этого зла может вызвать помутнение рассудка, подготовить душу к вступлению во владения Безумного бога.

— Хорошо, что у меня нет твоего таланта, — тихо проговорила Ценнайра. — Он не только благодать, но и проклятие.

— Любая власть такова, — заметил вазирь. — Оккультные силы, умение владеть мечом, богатство — все это может быть и добром, и злом. Все зависит от того, кто ими пользуется.

— Многие философы в Лиссе утверждают, что власть развращает, — произнес Каландрилл. — Чем большей властью обладает человек, тем более он развращен.

— Вполне возможно, — согласился Очен, — ибо люди, в большинстве своем, много слабее, чем им кажется, и видят они вовсе не так далеко, как полагают. Вазирь-нарумасу, похоже, придерживаются того же мнения. Посему они и отреклись от использования магии в военных целях.

— Они очень мудры, — предположила Ценнайра.

— Я хочу о них поговорить, — сказал Каландрилл, — и о том, что они могут сделать.