Последние часы в Париже - Рут Дрюар

ботинка, и следует за ней обратно в больницу. Вена на виске вздувается, пульсирует почти болезненно, и он чувствует приближение мигрени.

Изабель уже нет в палате, а Жозефина сидит на стуле рядом с кроватью. Она поднимает на него взгляд, и он видит ее лицо в красных пятнах, опухшие глаза. Он кладет руку ей на плечо. И смотрит на Элиз.

Жозефина встает.

– Я выйду на улицу, – шепчет она.

Не сводя глаз с Элиз, Себастьян садится на стул, только что покинутый Жозефиной. Он нежно убирает волосы с лица Элиз и склоняется над ней, целует ее в лоб, совсем как раньше. Его губы задерживаются на ее коже, и все, что он хотел ей сказать, крутится в ноющей голове. Он закрывает глаза, чувствуя, как меняется его дыхание. Он делает вдох, и воздух все глубже проникает в его тело, в затылок, наполняя каждую клеточку кислородом. Кажется, проходят минуты, прежде чем он выдыхает, и с новым вдохом на него нисходят спокойствие и умиротворение, как после долгожданного возвращения домой. В голове просветление, мигрень отступает. Себастьян замирает рядом с Элиз, проникаясь ощущением того, что находится он в правильном месте.

И тут он вспоминает о маленькой коробочке в своем кармане. Он вынимает ее и достает оттуда серебряную цепочку с одинокой рубиновой розой, которую надевает Элиз на шею, осторожно отодвигая волосы в сторону, чтобы застегнуть застежку.

– Я обещал, что верну ее тебе, – шепчет он ей на ухо, втайне надеясь, что она ответит ему, поблагодарит.

Он слышит, как со щелчком открывается дверь, и, не говоря ни слова, Жозефина проскальзывает внутрь. Она встает рядом с ним. Он берет ее за руку, мягко сжимая, просто чтобы она знала, что он всегда рядом.

– Как ты думаешь, она знает, что мы здесь? – шепчет Жозефина.

– Да, знает. – Себастьян говорит обычным голосом. – И я уверен, что в душе она улыбается. – Он отпускает руку Жозефины и берет руку Элиз. – Она проснется, когда будет готова.

– Она должна проснуться. – В голосе Жозефины слышится отчаяние.

– Она так и сделает. – И в тот момент он действительно верит в это. У него стойкое ощущение, что Элиз просто дает им с Жозефиной больше времени узнать друг друга, дает ему возможность стать настоящим отцом для их дочери.

– Я так ужасно обошлась с ней. – Голос Жозефины дрожит, и он знает, что она еле сдерживается, чтобы не заплакать. – Я не понимала, почему она почти не бывает рядом со мной, почему ей приходится работать в чужой семье. И почему она даже не рассказала мне о тебе. Я злилась на нее. – Слезы катятся по ее щекам. – Выходит, это я во всем виновата?

– Что ты имеешь в виду? – Он напрягается, со страхом ожидая ее следующих слов.

Жозефина шмыгает носом, глотая слезы.

– Ты думаешь, она хотела умереть?

– Нет! Нет! – Такая мысль приходила ему в голову, но он не позволял себе думать об этом всерьез, не может позволить и Жозефине. – Конечно нет, – настаивает он. – Она бы никогда этого не сделала. – Лиз никогда бы так не поступила, никогда бы не бросила их так жестоко. – Ведь у нее есть ты. – Он встает и берет Жозефину за плечи, поворачивая ее лицом к себе. – Я знаю, что она любит тебя.

– Но я сказала ей, что хочу остаться в Англии. – Она давится слезами. – Я хотела причинить ей боль.

Себастьян притягивает ее к себе.

– Ты ни в чем не виновата.

Глава 72

Бретань, 5 июля 1963 года

Жозефина

Вечером Жозефина сидит за кухонным столом и смотрит, как Суазик лущит горох на старую газету. Ей о многом нужно расспросить Суазик, но она не знает, с чего начать. Она жалеет, что не поговорила с матерью перед тем, как сорвалась в Англию, даже не позволила матери выговориться. Жозефина стала несговорчивой и угрюмой, как обиженный ребенок. И теперь те вопросы, что мучают ее, тают на языке, прежде чем она успевает задать их Суазик.

– Где твой отец? – Суазик поднимает глаза.

– Пошел прогуляться. – Он предложил Жозефине присоединиться к нему, но она предпочла остаться и поговорить с Суазик. Ей нужно знать, что заставило мать войти в воду вот так, полностью одетой, в одиночку. Она должна это выяснить.

– Никогда не думала, что буду готовить ужин для боша! – Суазик качает головой.

– Боша? – Как может Суазик так говорить о нем? – Он мой отец.

– Да, и только поэтому я терплю его в своем доме. – Она снова качает головой. – Ради всего святого, ума не приложу, почему я это делаю.

– Может, ты простила его? – рискует предположить Жозефина.

– Нет. Нет. Только Бог может прощать. – В ее голосе звучит покорность. – А нам остается лишь безропотно принимать. Я смирилась с тем, что он был еще мальчиком, когда началась война, и у него не хватило мужества поступить правильно.

– Может, иногда попросту не знаешь, что правильно. – Жозефина думает о том, как отдалилась от матери, потянулась к отцу, сознательно причинила ей боль.

Суазик мотает головой:

– Нет, думаю, мы знаем, что правильно, только нам недостает смелости поступать правильно.

Неужели это то, что случилось с Жозефиной? Неужели ей не хватило духу объясниться с матерью? И вместо этого сбежала? Боже, она совсем запуталась! Жозефина вытирает глаза, глотая слезы. Ее слезы никому не помогут.

– О чем был ваш последний разговор с мамой? – Ну вот, теперь она это сказала.

Суазик замирает, и Жозефина чувствует, как воздух между ними набухает и тяжелеет.

– Мы как раз получили твое письмо из Англии и еще одно – от твоего отца, – наконец говорит Суазик. – Она была расстроена.

– Из-за меня. – Жозефина снова сглатывает, выдавливая из себя следующие слова. – Потому что я хотела остаться с… потому что не хотела возвращаться домой. – Слезы, так долго сдерживаемые, вырываются из самых глубин ее души. Теперь их уже не остановить. Это она во всем виновата. Так она и знала.

– Нет. Нет. – Суазик подходит к Жозефине и заключает ее в теплые крепкие объятия, нежно укачивая, как ребенка. – Это из-за меня. Она была расстроена из-за меня. Потому что я не позволяла ей говорить о нем. О твоем отце. Я не позволила ей сказать тебе правду о том, кто твой отец.

– Почему? – Гнев смешивается с чувством вины, и Жозефина отстраняется от Суазик. – Только потому, что он – немец?

– Да. – В ее ответе, простом и честном, Жозефина не улавливает и тени стыда.

Суазик достает из рукава носовой платок и вытирает ей глаза.

– Ты