Лед Бомбея - Лесли Форбс
Шрифт:
Интервал:
– Да, вроде так говорят. Но я никогда не училась в привилегированных школах. Я выросла в рабочей семье. Примерно такой же, как и ваша. Мой дед был мясником, а его отец клерком. – Большие красные руки. Похожие на сырое мясо, как рассказывала мне мать. Но у него всегда были идеально чистые ногти. – Моя бабушка была крестьянкой, так же, как и ваша мать. – Мы оба дети социальной ущербности, Калеб. – Мне очень жаль, если я вас разочаровала.
– Не как моя, – возразил он. – Моя мать не была крестьянкой, она была проституткой, которую обрюхатил англичанин, смотавшийся потом к своей женушке в Англию. А мои друзья были детьми других проституток. Настоящая этническая каша. Бандиты, поставляющие девушек в эти клетки, специализируются на товаре из Непала, Ассама, Кашмира. Проблемных девственниц отдают в руки специалистам по изнасилованию.
– «Салам, Бомбей». Был такой фильм, Калеб. Я его видела.
Он встал и отошел от меня, повернувшись спиной к окну так, что его лицо накрыла тень.
– Вы, господа, полагаете, что знаете нас. Вы посмотрели все индийские фильмы про обитателей трущоб, чья кровь смешивается с млеком человеческой доброты. Или про бедных крестьян, униженных, но несломленных и сохранивших честь и веру в справедливость. Принцы и нищие, разделенные при рождении, но выросшие одинаково достойными людьми.
– Но вы же эксперт. Вы снимали эти фильмы.
Перелистываются странички календаря, стиль кино Бомбея: 1988 г., Хема Малини исполняет обе роли: бедной безропотной девчушки и ее шумной непокорной сестры. 1990 г., Дилип Комар играет роли обоих близнецов: одного трусливого и другого – умного и отважного.
– Все это дерьмо, – сказал он. – Впервые я воочию увидел настоящее убийство, когда мне было восемь лет. В нем не было ничего особенного. По индийским стандартам оно было очень плохо срежиссировано: героиня была совсем не привлекательна, герой – отвратителен. Когда мне было десять лет, мамин сутенер срезал ножом сосок с ее левой груди и затем плеснул на нее кислотой. Я ее выходил. Но она ведь все равно вернулась к ублюдку. Это вы называете жизненным опытом. Тем, что формирует вас как личность. Но как только вам удается выбраться из трясины, вы сделаете все, чтобы больше никогда туда не вернуться. Никогда.
– А как на счет движения «Шив Сена» и того поэта из трущоб, который пишет на языке маратхи?
Я задавала этот вопрос нам обоим. Всегда есть некое благо и в том месте, откуда ты пришел, и в том, чем ты был когда-то, а не только в том, чем тебе удалось стать в конце концов.
– Намдео. А-а, понял. – В его голосе звучало презрение. – Ты прочла о нем в книге и стала жертвовать по двадцать фунтов в год на «Организацию помощи голодающим». «В тот день, когда я родился, я уже был сиротой. Родивший меня отправился к Господу. Я устал от этого Призрака, что преследовал меня на всех моих путях... И потому я жрал дерьмо и становился старше. Подайте мне пять пайсов... Подайте мне пять пайсов...» и получите пять проклятий в ответ. Самое первое стихотворение, написанное моим соотечественником, которое я прочитал в своей жизни. Первое, которому меня научил не Проспер. Не Шекспир. Не долбаный Т.С. Элиот.
– Зачем вы пришли на фильм Ашока?
– Чтобы встретиться с тобой.
– Только для этого?
– И для того, чтобы посмотреть, послушалась ли ты совета добрых людей и бросила ли строить из себя сраного частного детектива. Не хотелось бы мне, чтобы что-нибудь приключилось с твоей мордашкой. – Он сделал последнюю затяжку и щелчком выкинул сигарету за окно. – Хотя мне, конечно, больше нравится сестричкина.
– Как жаль, что она уже состоит в счастливом браке.
– Неужели?
– Как бы то ни было, она никогда не бросит Проспера.
– Она тебе это сказала? – Он улыбнулся мрачной улыбкой. – Если ты действительно любишь свою сестру, тебе стоило бы надеяться на противоположное: что она все-таки в конце концов его бросит.
– Что вы хотите сказать?
– Ведь у твоей сестры есть деньги, не так ли?
– Есть. Ну, в общем, не так уж и много, если, конечно, ей не придет в голову продать родительское поместье на юге.
Калеб воздел руки к небесам.
– У Проспера, как тебе хорошо известно, очень дурная репутация в этом отношении.
Доехав до отеля, я сразу же отправилась в ванную и открыла воду. Пока ванна наполнялась, я отыскала слово «энтропия» в карманном словаре.
«Энергия существующая, но потраченная на совершение какой-либо работы, – говорилось в нем, – мера деградации вселенной; тесно связана с температурой. Энергия перетекает от более горячего объекта к более холодному, в ходе этого процесса вся система приходит в состояние все большего хаоса».
И вот я перемещаюсь из Англии в Индию, пытаясь изменить направление этого процесса.
Ванная комната в моем номере была выкрашена в неудачный оттенок аквамарина, от которого кожа приобретала бледный цвет несвежего трупа. Уж поверьте, кому-кому, а мне этот цвет хорошо знаком. Маска моего лица скрылась за мутным мерцанием побуревшего зеркала. Я мысленно наложила на него черты мертвого Сами. Подняла руки и увидела на них обнажившиеся сухожилия вокруг его запястий. Не такие портреты я ожидала отыскать при возвращении в Индию и не такие семейные фотографии хотелось мне положить в свой альбом. От той старой Индии, которая еще мелькала в моих личных домашних фильмах, почти ничего не осталось.
Я проглотила три таблетки парацетамола, запила их холодным пивом, улеглась в постель и стала наблюдать за тем, как на потолке гекконы ловят насекомых. Одна из более удачливых ящериц так раздулась от съеденных жучков, что свалилась с потолка прямо ко мне на кровать и в ужасе отскочила. Она казалась ошарашенной. Я примерно представляю, что она может чувствовать в это мгновение.
Естественно, сон не приходил, несмотря на все усилия, и я лежала, закрыв глаза и рассматривая внутренность своих век. В конце концов я окончательно отказалась от любых попыток отключиться и взялась за купленную мною книгу о Шиве, переменчивом божестве, нравственно двусмысленном, получающем удовольствие от пренебрежения всеми правилами человеческой морали.
Вишну, напротив, – божество общепринятого стандарта поведения, представляющее главнейшие ортодоксальные индуистские добродетели: преданность касте и домашнему очагу, предпочтение интересов семьи интересам индивидуальности. Говорят, что Вишну – это бог для того огромного большинства, которое ищет безопасности, определенных (но не чрезмерных) знаний и сильного сообщества, которое могло бы поддержать в трудную минуту. Вишну – срединное божество. И оттого скучное. Опасный, неописуемо прекрасный, фаллический Шива возглавляет свиту грубых и непочтительных карликов и природных духов, «гана» и «якша», которых он же сам и приручил, а теперь держит у себя в услужении. Он – Повелитель начала и конца.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!