Рождение Темного - Виталий Горелкин

«Разумное существо может выжить везде, даже в таком неуютном месте, как пятая шахта» – так думал Ровен, уютно устроившись у костра. От идущего тепла в его старых костях впервые за день исчезла болезненная ломота. Если бы Ровену, разменявшему уже пятый десяток, дали кубок вина и горячее жаркое с кусочком свежего хлеба, его тоска по прежней жизни была бы не такой острой. Вот уже почти десять лет прошло с тех пор, как он очутился в этих пещерах, о которых наверху ходили слухи один страшнее другого. Самым сложным было в первые два года, когда не были известны все поджидающие здесь опасности, а глаза страстно хотели увидеть синее небо вместо обросших сталактитами потолков. Тогда Ровен еще лелеял надежду, что сможет набрать руды на достаточное количество кристалликов ночного серебра, чтобы гномы закрыли его долг. Давно, еще в прошлой жизни, когда Ровена звали не иначе как господин Митт, он был торговцем и прекрасно знал цену этому редкому металлу. В его лавке, в особом сундуке из зачарованной черной бронзы, всегда для особых покупателей хранилось почти полкилограмма этого вещества. Даже если отнять от известной ему стоимости драгоценной руды надбавки многочисленных посредников, через чьи руки к Митту попадало ночное серебро, то он уже сотню раз должен был полностью закрыть свой долг. Ровен вспомнил свое удивление, когда узнал от других попавших сюда несчастных людей и гномов, что знаменитое на весь цивилизованный мир ночное серебро добывается глубоко под землей. История о том, что кусочки этого металла откололись от звезд, оказалась старой и хорошо охраняемой тайной друмов. Как бывший купец Митт прекрасно понимал, что, если на поверхности узнают об истинном происхождении ночного серебра, его цена резко упадет. А так оно оставалось самым ценным металлом в Эрии, прекрасно подходившим для изготовления магических амулетов, а красавицы всех рас были готовы на многое, только чтобы заиметь украшения из звезд.

После осознания этого простого факта Ровен понял, что живым отсюда не выйдет. Тайна охранялась строго, даже гномы, изредка попадающие сюда за прегрешения перед кланом, сильно удивлялись, когда узнавали, что здесь понимают под словом «руда». Восемь лет назад в голове Митта созрел первый план побега, затем второй, третий… Самым многообещающим был седьмой – спрятаться в шахту подъемника и, дождавшись, когда гномы спустят очередного каторжанина, уцепиться за низ кабинки. В то время у Ровена появился приятель – Хорн, бывший член Ночной гильдии. Этот молодой карманник, воспользовавшись словоохотливостью Митта (возникшей от долгого одиночества), решил, что у него в одиночку будет больше шансов вырваться на свободу. Хорн оглушил старшего приятеля и воспользовался его идеей. Ровен после предательства напарника долго поносил его грязными словами. Но когда сверху упало изуродованное до неузнаваемости тело Хорна, торговец ему все простил. Больше попыток вырваться из мрачных пещер Митт не предпринимал, поэтому сейчас он почти не прислушивался к товарищам, обсуждающим очередной план побега. Ничего у них не получится, выхода отсюда нет.

– Не может быть, что здесь только один выход. Друмы известные перестраховщики, они обязательно должны были сделать хоть еще один отнорок, – горячился Харден. Это здоровяк попал сюда всего полгода назад и никак не желал смириться со своей горькой участью. – Мастер, подтверди! Мастер?

Харден толкнул локтем задумавшегося соседа, поджаривающего на огне мелкую подземную крысу. Ее выпотрошенное тельце изредка потрескивало над костром, распространяя по пещере тяжелый мускусный запах. Обычный человек обязательно упал бы после дружеского толчка Хардена, так и не научившегося соизмерять свою огромную силу, однако пожилой гном, которого товарищи часто уважительно величали Мастером, даже не покачнулся. Он выразительно посмотрел на нетерпеливо ожидающего ответа Хардена, снял пробу с жаркого и, убрав случайно упавший на заплетенную бороду кусочек, со вздохом проронил:

– Стандарт любого жилища – это минимум два отдельных выхода, – терпеливо, словно ребенку, стал объяснять гном. – Но я тебе уже не раз говорил, что в этих пещерах мы ничего не строили. Южный Торгбен основан сто семь лет тому назад, сколько это будет по-вашему – сам подсчитаешь. А всему этому, – он указал рукой на сохранившуюся по верхам грубо обтесанную плитку, – минимум пять веков. Да и с камнем мы так никогда не работали. Так что не надо рассчитывать на забытый потайной выход.

– Почему? Ты же сам говорил, что туннели здесь могут простираться на сотни лиг. Вдруг один из них выведет на поверхность?

– Шахта номер пять не единственная. Таких мест, куда навечно спускают заключенных и рабов, я знаю еще три. – Крысиное мясо у гнома уже поджарилось, теперь он ждал, когда оно немного остынет и его можно будет начать есть без опасения обжечь язык. – Столетия, ты понимаешь, столетия в мире думают, что руду находят в местах падения звезд. Если отсюда или из других шахт был бы хоть один удачный побег, то красивая легенда давно бы лопнула как мыльный пузырь.

– Может, им просто не везло? – включился в разговор еще один мужчина. Он сидел дальше всех от костра, недовольный идущим от него жаром, и задумчиво, по старой привычке, накручивал на палец кончик длинного уса. Его русые волосы, по обычаям северных народов, стягивала витая кожаная веревочка.

– Ага, то-то я смотрю, что здесь собрались одни любимчики Адель[9], – проворчал гном, распахнув куртку из плотной ткани. Все шахтеры были одеты одинаково – старые крепкие штаны, разбитые сапоги, широкие рубахи и тяжелые куртки. Вся одежда была сильно запылена и не раз латана, на такую не всякий нищий позарится. – От тебя, Снурвальд, остались только усы, а ты по-прежнему веришь в благосклонность богини.

– Как и все девушки, Адель непостоянна в своих желаниях, – с улыбкой ответил северянин. – Сейчас крутит роман с кем-нибудь другим, а завтра снова вернется к прежнему любовнику.

– Снурвальд, ну как ты так можешь говорить, – осуждающе покачал головой Харден. – Вот за свое богохульство ты и попал сюда.

Внешне Харден не был похож на сельского увальня, каким его впервые увидели друзья. Согласно его рассказу крестьянин полгода назад приехал с обозом в Южный Торгбен и продал зерно, после чего решил отметить в таверне удачную сделку. В своей деревне уже давно никто из сельчан не мог перепить или свалить с ног Хардена в шутейном поединке. Молодецкая удаль требовала от него новых побед, поэтому разгоряченный крестьянин, особо не раздумывая, согласился поспорить с растрепанным гномом о том, кто из них сможет опрокинуть больше вина. Они долго шли вровень, но после третьего кувшина Харден начал стремительно пьянеть. Когда ему предложили признать поражение и отдать залог, он уперся и решил идти до конца. Разумеется, чуда не случилось, человек проиграл более выносливому гному. Вероятно, Харден так и вернулся бы домой с дикой головной болью и без половины выручки, если бы он, когда полез за кошелем, случайно не перевернул поднос, на котором служанка поднесла вино. Острый взгляд деревенщины, как его уже почти открыто называли посетители таверны, мгновенно опознал в прилипшей к посуде веточке дурман-траву. Догадавшись, что его обманули, Харден впал в буйство. Дальнейшие события в его памяти отложились урывками: то он кого-то бил, то его лупили изо всех сил. Вскоре в потасовку оказались вовлечены все посетители. Знатная вышла драка, о такой можно было бы долго потом вспоминать с гордостью, если бы не последствия. Беспорядки в трактире прекратил наряд стражников, вызванный лично хозяином. Хардена к тому времени уже полностью одолел дурман, и он практически единодушно был признан главным виновником погрома, устроенного в питейном заведении. Хитрый трактирщик, пользуясь моментом, списал на пьяного крестьянина не только разбитую утварь, но и редкое вино, которого отродясь не было в его закромах. С тех пор Харден каждый день возносил короткую молитву богам, обещая больше никогда не прикасаться к спиртному. Как-то раз Снурвальд, слушая его очередное обещание, чуть не подавился палочкой, которой выковыривал из зубов жесткое крысиное мясо. Оказалось, Харден искренне считал, что пиво не относится к спиртным напиткам. Северянин долго пытался его переубедить, пока не махнул рукой на его деревенскую логику. «Если не горит, то спирта нет» – об это утверждение разбивались все доводы Снурвальда.